Ловушка для снов

— Три вещи, которые приятно слышать, — продолжал он. — Кипящая овсянка, жужжание прялки, вопли троих-четверых детей, в точности похожих на тебя.

- Не то чтобы он был нам сильно нужен, но мы хотели бы убить его.

Девушка была, быть может, и не совсем в его вкусе, но если ты настолько разборчив, что носишься везде со своим вкусом, то и сиди один в своем вигваме, и просыпайся каждое утро один под своим облычевшим кроличьим одеялом, если тебе так угодно, пожалуйста.

— Не видели ли в ваших краях человека по имени Фланн Мак Фиах?
— А на что он вам? — лениво полюбопытствовал хозяин пивной, дабы поддержать разговор и исключительно из вежливости, как сделал бы на его месте всякий истинный ирландец, поскольку Фланна Мак Фиаха в этих краях никто не видел, но не поговорить на эту тему хотя бы полчаса в глазах ирландца было бы верхом негостеприимства.
Тут заговорил Нэнквисс.
— Не то чтобы он был нам сильно нужен, но мы хотели бы убить его, — сказал он.

— Фланн, — сказал, улыбаясь, Файтви, — у тебя в каждой строчке первая нота фальшивая, последняя нота фальшивая, все ноты между ними фальшивые, и ещё одну фальшивую ноту ты прибавляешь от себя.

— Каждое слово правды, которое им удаётся подслушать, — сказал Рори, — варлы подхватывают, нанизывают и варят себе из них суп. Всё, попавшее в суп, перестаёт быть правдой. Так я слышал.

Денёк начинался так славно, что Рори как истинный ирландец сразу же уверенно предсказал, что произойдёт куча неприятностей.

— Как это тебя угораздило вляпаться в это дерьмо? — спросил Рори у Файтви.
— Где? — обеспокоенно спросил Файтви, оглядывая себя.
— Я имею в виду, как это ты заделался врачом?

К самому дому из них прорвались немногие, потому что, когда двор наполнился людьми, Нэнквисс, который никогда не боялся женской работы, вырвал с корнями дуб, росший посреди двора, и вымел им врагов за ограду, и вымел чисто.

— Твой народ ищет тебя, — сообщил он.
— Опять! — простонал Круитне.
— Они тебя обожествили, а ты дерьмо, — проникновенно сказал Нэнквисс.
Круитне повернул голову.
— Клянусь своей загубленной жизнью! — вскричал он. — Я, может, не меньше думаю о счастье своего народа, лёжа здесь, на соломе. Дайте мне отдохнуть немножко от моего народа, пока не ухайдокал меня этот народ… уже совсем.