Охотники и жертвы

Господи! Многое же я упустила. Представить только ,Дмитрий несет меня на руках! Для полного счастья не хватало только того,чтобы при этом он был бы еще без рубашки.

Если ты что-то для него значишь, он поймёт и отнесётся к твоим желанием с уважением. Он будет радоваться любой возможности проводить время с тобой.

Тот,кого любишь,может быть забавным,но не эти слова должны первыми приходить на ум.

Иногда мы можем испытывать чувство одиночества, но, если нужно, личное откладывается в сторону. Мы осознаем, что, возможно, никогда не будем жить той жизнью, которой хотели бы для себя, но воспринимаем это как должное. Мы понимаем друг друга, понимаем, что главное для нас — защищать других и что наша жизнь легкой не будет никогда.

Я втрескалась в своего наставника. Втрескалась в наставника, который намного старше меня. Я, должно быть, из ума выжила. Между нами семь лет разницы! Он достаточно стар, чтобы быть моим… ну, ладно, проехали. И все же семь лет – это много. Когда я появилась на свет, он уже учился писать. А когда я училась писать и швырялась книгами в учителей, он, скорее всего, целовался с девочками. Скорее всего, со многими девочками, учитывая, как он выглядит.

Меня захлестнула волна восхищения.

– Расскажи мне, расскажи! Ты выбил из него это дерьмо?

Его улыбка стала шире.

– Именно.

– Класс! – Я думала, что круче, чем Дмитрий, быть невозможно, но ошибалась. – Ты отдубасил своего папочку! В смысле, это, конечно, ужасно, но… Здорово! Ты и вправду бог.

Он удивленно уставился на меня.

– Что?

– Так, ничего. – Я поспешно сменила тему разговора.

Потом мой наставник повернулся ко мне с угрожающим блеском в глазах. Он не говорил ничего, но злость и осуждение читались в них совершенно отчетливо.

И потом все изменилось.

Как будто он оказался застигнут врасплох, как будто никогда прежде не замечал меня.

Я замечал это, потому что замечаю все. Это легко, когда для других ты как бы не существуешь

— Она плакала.
— Ну и что? Люди плачут. Ты плачешь.
— Но не Роза.

Forcing five-year-olds to spell Vasilisa Dragomir and Rosemarie Hathaway was beyond cruel, and we'd-or rather, I'd — responded appropriately. I'd chucked my book at our teacher and called her a fascist bastard.