Прочитанная классика
ArkvejdKurapira
- 754 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Однажды, в кафе, подруга Пикассо рассматривала его рисунки и с улыбкой сказала: и я так смогла бы..
На что художник ответил: я могу рисовать как Рафаэль, но мне потребовалась вся жизнь, что бы научиться рисовать, как ребёнок.
Это моя вечная боль: большинство читателей попросту не умеют читать Платонова, ругают его и не понимают лунатической красоты его текстов.
Для меня это что-то близкое к концу света, как если бы… вы увидели, как человек стоит у дороги и восхищается какой-то узорной и модной тряпкой, а в это время над ним, над деревней Малая Баклажановка, пролетает стая фламинго…
Ладно, с фламинго я возможно переборщил. Но иногда есть такие райские облака на заре.. сами замечали наверное.
Кстати, по поводу Баклажановки. Мало кто знает, но у Платонова в молодости было несколько писательских псевдонимов а-ля Антоша Чехонте, одна из которых — Баклажанов. Другая — Человеков.
- У вас какой любимый писатель?
Так вот, над деревней Баклажановка (меня кто-то с улыбкой поправил: Малая), пролетают звёзды, бесприютные, как ангелы.
Может кто-то в этот миг посмотрит на небо и вспомнит обо мне? И хочется внахлёст подумать и прожить в этом обморочном и неведомом времени и ласково подумать об этом неведомом человеке, который посмотрит на милые звёзды, когда ты умрёшь..
И подойдёт к тебе в парке очаровательная женщина с каштановыми волосами и с удивительными глазами, чуточку разного цвета и спросит: молодой человек, вам нехорошо? Почему вы плачете?
И я, нежно улыбнувшись ей лицом и правой рукой, утирая слёзы, скажу: со мной всё хорошо. Просто я умер.
Точнее, вспомнил о том, как я умру в будущем и как мой смуглый ангел в этот миг, идя по парку с любимым своим, ни с того ни с сего, поднимет глаза на небо и прошепчет моё имя..
У Платонова получается творить красоту из пустоты. Красота у Платонова, так же проста, как небесное счастье ребёнка, увидевшего в лужице отражение самолёта, улепётывающего на всех порах от головастика.
Красота у Платонова так же проста и наивна и вечна.. как левитирующий Будда, с улыбкой приподнявшийся над пыльной дорожкой, просто вспомнив травку из детства, или милую подружку из детства, с удивительными глазами, чуточку разного цвета, цвета крыла ласточки.
Вы никогда не левитировали? И даже не пытались? Попробуйте закрыть глаза и вспомнить о вашем любимом человеке что-то нежное, забавное, и в этот миг дотроньтесь указательным пальчиком левой руки, до носика (желательно, своего), и в этот миг вы ощутите, как улыбка, сама собой, чудесным образом проявляется на вашем лице, и улыбка словно бы приподнимает вас вверх, и вы нежно отдаётесь этой улыбке и тоже приподнимаетесь вверх..
Только не открывайте глаза! Иначе упадёте с высоты! Вы быть может парите под потолком, возле люстры..
О мой смуглый ангел, по вечерам, тоскуя о тебе, я часто парю возле люстры, вместе с моим Барсиком. Правда, он мухлюет: он просто залез на шкафчик.
Я живу на третьем этаже и потому прохожие на улице, удивляются нам, а порой даже крестятся.
Что? Нет, я левитирую всегда трезвым..
Герой рассказа Платонова скажет: из-за женщины, можно до смерти дойти..
И ты задумаешься с грустной улыбкой: а до Иерусалима? До Мадагаскара? До луны?
О мой смуглый ангел, когда мне не спится, я думаю о тебе и иду, мысленно, с тобой, в сторону луны.
Если сложить часы моей бессонницы и мыслей о тебе в этот миг, то я с тобой сейчас прохожу наверное орбиту Марса. О марсианочка моя..
Мы прошли твой дом. Но не возвращаться же обратно, когда так хорошо идётся?
Век бы так с тобой шёл.. и мимо рай бы с тобой прошёл. Лишь бы с тобой идти — вечно.
А ещё я подумал: если из-за женщины можно дойти до смерти, то почему нельзя дойти до смерти, из-за звёзды? Картины Рафаэля? Чудесного Мадагаскара, по которому мы бегаем озорными детьми, в тёплых и тёмных зарослях моей нежной бессонницы?
Значит ли это, что женщины — больше Мадагаскара? Прекрасней картины Рафаэля? Таинственней чем самая далёкая звезда?
И это я только подумал о тебе, о мой смуглый ангел. Представляешь что было бы, если бы подумал обо всех женщинах?
О, не ревнуй, любимая.. ещё приснится тебе, что я, с целым табором женщин, бреду мимо орбиты Юпитера.. с конём, и поём странные песни: о тебе!
Платонов начинает свой рассказ — с вечности.
Вы когда-нибудь думали о том, как можно нарисовать вечность?
Однажды, подруга попросила посидеть с её маленькой дочкой дома (5 лет ей. Я иногда с ней сидел).
Мы стали рисовать. Я говорил, что рисовать.
Но рисовать солнышко, или психических птичек и деревья, не менее психические, не очень интересно, а иногда и жутко.
Поэтому я с улыбкой говорил ей: нарисуй — вечность. Или — время. Нарисуй любовь, боль. Нарисуй озябшие плечи сна о любимом человеке..
Девочка нежно сердилась, издавала звук неведомого мотороллера в ночном Эдеме и рисовала с наслаждением… портреты нашей души.
Платонов просто рассказывает, как в уездном саду был глиняный домик, с дремлющим окошком. Он выходил окном в небо и в травку, как человек выходит из дома к любимой.
Там никто не жил, и заросшая часть этого сада, неким прибоем цветов и травы, льнула к нему.
Травка и лопухи приходили к этому домику пустому, от одиночества и тоски, заросшего звёздами, как к святому, который ушёл от людей и теперь живёт среди милых трав и проповедует им, рассказывает сказки.
Ну, со сказками я переборщил, согласен. Просто у Платонова вышла идеальная сказка для взрослых.
Этот домик — как мечта о рае. У каждого должен быть такой домик, чьи задремавшие окна выходили бы — в рай.
Кто живёт в таком домике?
Порой в таких домах, кажется, никто не живёт. Если только.. травка и ветер. И перепуганные солнечные раненые зайчики.
А может там живёт… бог? Нужно же ему где-то жить, в этом безумном мире.
Представляете как славно? Стоит церковь, чудесная, нарядная, как невеста, люди молятся, пасочки дарят, колокола целуются с небесами..
И не знает никто, что рядом с церковью, в заброшенном и убогом домике, вместе с травкой и солнечными ранеными зайчиками, живёт бог, быть может, тоже, раненый и не могущий ходить и даже.. говорить. Лишь травка, ласточки и солнечные зайчики ухаживают за ним.
А неплохой сюжет вышел бы для Платонова, согласитесь? Мне иногда кажется, что меня, как меня - человека, нет, а я существую лишь как грустная частичка сна Платонова, или строчка Петрарки о смуглом ангеле, или осенняя травка под её милыми ножками..
Вы когда нибудь думали, кто живёт в глиняном домике в самом далёком уголочке вашего сердца?
У Платонова, в рассказе, все думали, что там никто не живёт уже годами. Пока один мальчик-лунатик, которого перепутали с ангелом (тоже, лунатиком?) не забрёл в этот старый ночной сад и не постучал в окошко.
Это.. прекрасно и страшно, ночью постучать в окно дома, в котором никто не живёт.
Во первых, это вежливо. Даже по отношению к привидениям.
Во вторых..
Прекрасно и жутко.
Мальчику (лет 5 ему) отозвалась из дома, старушка.
Жуткая старушка. Может это.. жизнь? Ну не бог же? Кто в такого бога поверит? Люди вообще безумно тщеславные. Они хотят видеть бога чистеньким и прекрасненьким.
А если бы бог был горбатым? Или карликом? Или инвалидом, но с прекрасными добрыми глазами и шрамом через всё лицо?
Понятно, над таким богом все смеялись бы, и другие религии смеялись бы… а мне бы именно такой бог и понравился. Кто полюбит такого бога, тот и в жизни полюбит по настоящему — и человека и любимого (иногда это почти две разные вещи).
Слава богу, что у Платонова, таинственная старушка-домовой, это не бог, а просто старушка.
Если прищуриться сердцем, то возможно это — жизнь. Страшная жизнь, сама её основа.
Лысая и ослепшая старушка, которую забыли все её дети. Она сидит одна в темноте и целыми днями и ночами (для неё это одно и то же) смотрит в стену, похожую на вечную ночь и вечность, так знакомую многим людям с разбитым сердцем: смотрят ли они в книгу, или фильм, или в небо, на стенку, когда утром пьют чай.. и видят всё одно. Все люди на всех концах земли и во всех веках, словно бы смотрят в одну и ту же стенку, заросшую травой, тишиной.
По этой старушке, в темноте, бегают мыши, не считая её уже за человека, да она и не противится им. Смирилась.
Страшное это слово — смирение. Особенно в любви. Оно страшнее смерти. Смерть пришла и нет ни её, ни человека, ни жизни. Ничего нет. Ты снова стал травкой, ветром, ласковым светом звёзд и сном любимого человека, во сне быть может нежно шепчущего твоё имя.
А смирение.. оно приходит и твоя душа и судьба — умирают. А жизнь зачем-то продолжается. Ты ещё иногда улыбаешься друзьям, читаешь книги умерших писателей, смотришь на звёзды, которые быть может умерли 1000000 лет назад.
Какой бред, господи, эта жизнь, если любимого человека уже нет с тобой. Ты как эти звёзды: они вроде светят, но их уже давно нет.
К этой старушке стал приходить в гости наш мальчик-лунатик, а может.. это ангел? Люди иногда такие наивные, они искренне думают, что ангелы — это те постыдные существа с крыльями куропаток, как на картинах.
Ангелы могут быть и вот этой строчкой в книге Платонова, и травкой, улыбающейся под вашей ногой, и улыбкой ребёнка и… письмом любимого человека в ночи.
Мальчик приходил к ней и мыл её, разговаривал с ней..
Жутко? А может романтично? Просто мы привыкли к ущербной и глянцевой романтике. Как дети порой привыкают к газировке, до того, что уже не понимают чудесного вкуса родниковой воды или берёзового сока: они для них.. пресные.
Так и с текстами Платонова: большинство людей, видимо, уже привыкли к глянцевой красоте.
Ладно, тут я слегка перегнул палку, на эмоциях. Просто муза Платонова — чуточку не от мира сего. С пониманием её языка нужно или родиться, или учиться ему, так же как учатся понимать Монтичелли, Тарковского, музыкальный импрессионизм Эрика Сати..
Понятно, и Платонов и Тарковский и Сати, не должны всем нравится, как и не всем нравятся горные походы.
И всё же согласитесь, лучше пойти на выставку картин Августа Маке, с другом, которые разбирается в немецком экспрессионизме и может рассказать много интересного, чем идти на выставку необычного художника с новым взглядом, неподготовленным.
Это как идти на чудесную гору Фудзи, в лёгком платье или в шортиках, а потом искренне сердиться, что вам холодно и покорябана.. попа.
Так сложилось, что я с Платоновым на одной волне, причём — с детства, ещё даже не зная его. И я знаю, что так, как я могу рассказать о Платонове, мало кто расскажет.
Это как пригласить друзей.. на луну. Они идут в скафандре, похожим на огромный одуванчик, и с улыбкой изумления смотрят на меня. Подруга говорит:
- Саша.. а вы почему идёте голым по луне? С букетиком сир
А это же высшая романтика и милосердие: мальчик пяти лет, по ночам, как лунатик, ходит в заросший вечностью и звёздами - дом, чтобы мыть страшную старушку, отгонять мышей от неё и рассказывать ей - душу.
Обожаю эту картину Сёра - красная лавочка в осеннем парке.
Платонова хорошо читать в технике пуантилизма Сёра. Были такие картины, написанные красочными точками.
Нужна маленькая дистанция, чтобы эти точки заиграли.
Я к тому, что читая Платонова, читатель должен быть соучастником живой и подвижной красоты, а не просто статично наблюдать за сюжетом или красивыми метафорами.
Например, один из героев рассказа, странник-непоседа, поселился неподалёку от этого глиняного домика и ночью лежал в своём домике с открытым ртом, как ребёнок: ему снилась умершая мама, его забытая душа и милая природа детства, похожая на раненого и доброго ангела, ласкающегося к нашему сердцу, словно к ладошке.
А за окном слышен мрачный шелест ветвей и травы..
Позже, мальчик-лунатик поселился у этого странника-непоседы, и мужчина уже наблюдал, как мальчик спит и нежно бредит во сне о маме и папе, которых никогда не видел.
Дивно то, что мужчина смотрит словно бы на себя со стороны, на своё приснившееся детство, как мы иногда таинственно смотрим на себя во сне — со стороны, словно бы на кончике крыла нашего вырос глаз, как цветок.
А ещё чуть позже в рассказе, старушка будет лежать на полу с открытыми глазами..
И читателю хорошо бы представить вместе эти три образа: лежащих в ночи, на полу, в разных домах, — мальчика, бредящего о маме, мужчину, прожившего пустую жизнь и бредящего о детстве, как о рае, где ещё была жива мама, и старушка в домике рядом, лежащей на полу и…крылья ангелов бредят на нею, и над всем этим — тёмный шелест травы, словно бы мигающей в такт звёздам.
Это же чистая и редкая поэзия, как пейзажи Мунка и стихи Георга Тракля, погибшего на фронтах первой мировой: если под правильным углом читать Платонова.
Странный и забавный, этот мужичок-непоседа. Нигде он не мог ужиться на месте: скучно и пусто, и душа рвётся куда-то к звёздам.
Платонов с милым юмором описывает, как этот мужичок, проработав лесником и задолбавшись, встал перед лесом и почти буквально послал его и поклялся больше никогда не видеть его даже во сне: так с любимыми ссорятся!!
А у Платонова, герои — с вещами и лесом!
А потом была работа покрасщиком. И уже он и завод послал, вслух, и поклялся ему, краску эту не видеть и во сне..
А потом.. стал собирать для церкви, деньги, в кружечку. И понял с удивлением, что люди с охотой платят за чудо и надежду, понял, что душа человека нуждается не в чём то земном и разумном, не в морали, работе, быте, достатке.. а в чём-то вечном и не от мира сего, в чём душа расправляет крылья, а не задыхается.
Смешно было читать, как нашему непоседе, два купца поручили сделать весы, которые бы взвесили на спор, какая из жён — весит роскошней.
Женщины хотели же специальные весы, для… женщин. Что бы всё учитывалось! Даже то, что в мечтах!
Ну, это я уже от себя добавил. Но было бы неплохо, да? Весы для женщин, учитывающих их настроение, капризы, сны и мечты.. влюблённость. И эти весы волшебно влияли бы и на саму женщину! На её тело! Ах…. весы-ангелы!
Хотел бы я быть такими весами, под твоими милыми ножками, о мой смуглый ангел. Ах, как нежно бы я тебя взвесил! Я бы носил тебя на руках… а ночью бы лежал с открытыми и печальными глазами под кроватью твоей и слушал... как ты занимаешься любовью. И взвешивал бы своё невесомое сердце, паучка-непоседу, лунный луч и танго пылинок..
А как вам такой русский ум? Подарить священнику на столетие, дивные часы, которые ходят — вечно!
Да, столетнему священнику только и проверять их подлинность: жить то ещё долго будет.
Но священник ставит условие, от которого развели бы руками европейские мастера и сказали бы: нет, это мы не можем, простите.
А наш — смог! Согласился сделать часы, которые бы вечно стояли, а за сутки до второго пришествия — пошли бы!
Только не говорите, что и вы смогли бы сделать такие часы..
Это напоминает мне разговор нашего непоседы с
Грустно, когда дети говорят о себе не то что в третьем лице, как иногда бывает в горе, а как о травке или листике оторванном от ветки.
Из под одеяла выползает мой непоседа Барсик и удивлённо смотрит на меня: что, не меня ждал?
Этого ещё не хватало.. что бы мужчина, в разлуке с любимой и в тоске по ней, родил ночью — котёнка!
Может я родил баклажановый томик Платонова? Наш Платонов.. звучит? Букетик флоксов хотя бы родить для тебя, любимая, или мотылька.
Вот было бы чудесно, если бы мужчины в разлуке с любимой, рожали - мотыльков! (из запястий!!)
И только в вечной и небесной любви! И только бы так понимали люди, что это Та Самая любовь.
О мой смуглый ангел.. если бы ты вошла ко мне в спальню, то увидела бы тысячи лазурных и карих мотыльков, и… не в меру удивлённого Барсика.
Почти допитую бутылку вина на столике с твоими письмами и меня, спящего голым, в постели, в обнимку с нашим Платоновым.
Боже, я уже сейчас представляю, как нежно бы ты улыбнулась.. и прошептала моё имя.
А что тебе стоит это сделать сейчас? Просто прошепчи моё имя, закрой глаза и поцелуй сгиб указательного пальчика, и тебе нежно покажется.. что это мотылёк сел на палец.
Мне нравится, что в книгах Платонова, можно встретить ангелов лунатиков. И не всегда это люди. Иногда это загрустившие мгновения или сны или травка в поле, ребёнок или любовь.
Безмерно грустно было читать, как наш герой сошёлся с одной вдовой, которая сходила с ума от одиночества и тоски в своём тёмном домике, она прилепилась к нему, как душа бесприютная, к телу, она только начала жить, быть может, впервые в жизни, и вдруг… наш герой покидает её, говоря, что бы она погрустила два годика и.. всё.
Что, всё? Если так любят, то умирают через два годика.
Так что нужно человеку в этом мире? Дом для сердца? Свобода вечная? Куда люди всё время бегут, от любви и себя?
Вот и ребёнок-лунатик, от одиночества и тоски, ловил воробьёв и сажал их в клетку и… они умирали.
Платонов это описывает жутко и прекрасно.
И мальчик говорит с умершими воробьями (!!), как Гамлет у Шекспира, с черепом бедного Йорика: вы не люди!! Надо мучиться, а вы сразу умираете, с вами не поиграешь!
Словно этот мир — жуткая игра. И ведь многие из нас не умирают.. приспосабливаются к этой мрачной игре. Поют в своих клеточках печальные песни..
А на иных людей посмотришь на улице и.. признаешь своими: они умерли. Без любви. У таких людей даже улыбка особенная: словно травка пробивается сквозь асфальт..
Если не ошибаюсь, есть такая изумрудная птичка в тропиках — Квезаль. Она умирает от разрыва сердца, если её посадить в клетку.
Есть и другая птичка, забыл название, русская уже, — она умирает, стукаясь головой об клетку, как сердце безнадёжно влюблённого — о клетку рёбер. Эта птичка тоже, умирает.
И мальчик удивляется: что это за тайна жизни? Птицы, перелетающие моря, острова, могут жить в клетке и петь… как мораль, как наши идеалы сытой и приличной жизни, а воробушки, которые дальше двора не летают, словно дети, умирают в клетке!
Может это и есть душа? Любовь? Ей не нужны острова и моря, для неё, любимый рядом — это рай, и каждая веточка — остров прекрасный, каждое милое движение любимого — остров неведомый.. в котором из вечернего шелеста красоты, виден глиняный домик.

Ох, трудно описывать. Тут чистый, неразбавленный Платонов - применять только по назначению врача.
Тоска существования, бессмысленность жизни, одиночество.
Поиск своего места, бродяжничество, смерть.
Абсурд реальности, крупицы сострадания, иллюзия надежды.
Хороший рассказ.

Яков Саввич правильно посчитал, что революция доходнее всего, выгодней даже, чем часы вечного хода, и пошел в нее орудовать

Яков Саввич задумался. Он попросил жену товарного кондуктора, чтобы она усыновила его мальчика, а он зато не будет брать с них плату за квартиру. Однако кондукторша отказалась: кормить не жалко, но своих детей много и за безродного тоже надо душой болеть, как за своего.

А отец-то с матерью твои живут где-нибудь?
Другие издания
