История глаза

Какие рецензенты молодцы, я не могу. Мочой им залили тут, фекалиями завалили, давайте поругаемся. Хоть убей не понимаю этого — если для тебя кроме мочи ничего в книге нет, так и не читай, пожалуйста, не пиши никаких рецензий, открой какое-нибудь "Дворянское гнездо", и радуйся себе.

Батай не зря у всех на слуху. Дитя века фрейдизма и сюрреализма (что, как мы знаем, практически одно и то же), тот, кто сделал постмодерн таким, какой он есть, Батай играет образами и смыслами, и у него это получается. Кайф постмодернизма — когда рифмуются смыслами несвязанные между собой вещи. В этом смысле, книга очень остроумная и смешная.
И, да, жанр этой книги стоит определять, как маргинальную порнографию. И, да, там очень много шокирующих сцен. Другое дело — что порноргафия не самоцель. Батай в хорошем смысле слова бешеный, а вся книга — хождение за пределы описываемой нормальности. Пусть и половым путём, но это интересно, здорово и необычно.

А за что ещё ценить книгу, если не за интерес?

Жорж Батай — «История Глаза»

Продираясь сквозь мутные аллегории и сумрачные трактовки, удалось осилить — ценою титанического труда — дюжину страниц из философского трактата Жоржа Батая под названием «Из Внутреннего опыта». Неудивительно, что читалось с трудом. Не изучая в полной мере историю философских учений, основные категории бытия и опыта, — в общем, не будучи убелённым сединами завкафом философского факультета — негоже подходить к чтению подобных научных (повторяю, научных) трудов. «История Глаза» того же Батая несколько проще, как например и «Посторонний» Альбера Камю проще «Мифа о Сизифе» — это суть романы, основанные на художественной выделке взглядов и идей конкретных сильных умом индивидов. В силу того, что идеи их достаточно сложны для восприятия среднестатистическим читателем, а также в целях придания макету эстетической целостности и эмоциональной насыщенности, авторы декларируют свои взгляды упрощённо, в форме своеобразного художественного эскиза. И в то время как «Посторонний» — это декларация некоего экзистенциального опыта, подведение к определённой морали через демонстрацию отсутствия какой бы то ни было морали, то «История Глаза» в некоторой степени является интертекстуальной и стилистической — да простит меня мсье Батай — калькой (хотя «калька», очевидно, всё-таки довольно грубое определение для постмодернистских опытов Lord’а Auch’а) с пошлых до притягательности вещей мсье де Сада.

Батай, оперируя всеми доступными средствами, пытается разгадать главную загадку: заглянуть за занавес, разглядеть мир таковым, каким тот существует на деле. Но мысли автора неизбежно упираются в пустоту, в тот самый Млечный путь, превращённый глазами в «странную просеку из астральной спермы и небесной урины»; в «черепной свод созвездий». За этими странными «человеческими» образами проглядывает подлинная Бесконечность — или её тень, единственно доступная нашему скудному уму — и эта Бесконечность несказанно пугает читателя/автора/героя.
Порицание морали также имеет место в «Истории Глаза» — как и в произведениях Маркиза. Получается своего рода дуаль: «безграничная аморальность» — это со стороны человека (внутренняя свобода) — в отрицание ханжеской морали общества; «безграничное познание» (внешняя свобода) в противовес ограниченности общественных представлений о мире. А объединённая безграничность внутреннего и внешнего — в противовес «выхолощенному зрению» толпы. Впрочем, Природа, согласно Батаю, тоже слепа (как вариант — безразлична, лишена значения), и именно поэтому лёжа на земле, главный герой как в зеркальном отражении наблюдает образ «небесного черепа», сопоставленный с другим черепом — его собственным. Однако всё это, разумеется, далеко от очевидности; вкратце можно с уверенностью сказать, что концепция внешней и внутренней свободы в достаточной степени близка, опять же, творческим исканиям де Сада.

Если судить по вышеприведённому высказыванию Алехандро Ходоровского, Батай принадлежит скорее к типу людей, ищущих и находящих очищение/катарсис в идеализации насилия (равно как, вероятно, и де Сад); в постоянном метафизическом поиске. «Проклятая» литература Батая, несомненно, обладая свойствами катарсиса, помимо прочего, чётко отражает и невроз автора. И в этом «История Глаза» — бесконечно хороший роман; в этом же «История Глаза» — роман бесконечно плохой. Ну а по мнению рецензента (весьма наивного читателя, нужно сказать), «История Глаза» становится хорошим романом в аспекте собственной без- или даже анти-моральности, а плохим по части своей подражательной специфики и сюжетной беспомощности. Впрочем, «История Глаза» — это и есть Жорж Батай собственной персоной, а посему и осуждать данную книгу заведомо не имеет смысла.

Прошу понять меня правильно: я не ханжа (в наше время ханжой быть сложно да и просто не получится), но и в чьих-то опубликованных болезненных фантазиях художественной ценности не вижу.
Эту книгу я выбрала наобум, не читая рецензий, отзывов и аннотаций. На протяжении всего чтения меня не покидало чувство брезгливости и омерзения, к концу (благо книга не большая) оно притупилось, но никаких новых впечатлений не появилось, только вопрос "К чему все это?" Как по мне, книга не особо заслуживает статуса книги, и на этом знакомство с Батаем я закончу.

Порнографический рассказ о юных открывателях мира извращений. Соглашусь с тем, что язык написания яркий, насыщенный, однако, на мой взгляд, это ни чуть не оправдывает всю отвратительность и безысходность этого произведения. Не веришь, что молодой ум способен на такую циничность, что чужое сумасшествие и смерти способны доставлять эротическое удовольствие, что мир погряз в разврате таком, что священники не гнушаются сексуальными приключениями во время исповеди, а человеческие глаза являются источником грязного наслаждения. Книга , после прочтения которой хочется вымыть руки. Прочла я ещё по ошибке, из любви к французским писателям и в тайной надежде, что в конце это гнусное издевательство над всем человеческим будет обьясненено более менее в рамках морали или же наказание. Однако тут секс будь-то с живыми или мертвыми, сверстниками или лицами духовными, здравый или сумашедшими, в сторонке или в присутствии родителей совершается лишь ради секса, дабы обличить моральность, показать всю мерзость плоти и возвести это в священнодействие (!), указать на целомудрие. Именно это непонятно мне вовсе.

Когда только читала аннотации и рецензии к книге, отметила, что многие сравнивают автора с де Садом, но лично я нашла мало чего общего.

Эта книга полна страха, смерти, отчаяния. Холод вселенной и энтропия поглощает и убивают героев вместе с читателем.

Эта книга даже не о любви и смерти, приправленных мочой, а об огромной пустоте, требующей от людей поклонения, кровавых жертв, семени и любви. Эрос и Танатос, двое сильнейших мира сего, здесь оказываются абсолютно бессильными младенцами перед огромной фигурой Испражняющегося Ничего.

Книга страшная, часто неприятная, но оставляет в душе неизгладимое впечатление.

Проблема даже не в том, что это порнография, а в том, что порнография это бессмысленная. Когда за формой нет никакого содержания, она может только оправдать себя сама, но как себя может оправдать порнография? Какой-то уникальной эмоциональной способностью к возбуждению? Так здесь и этого тоже нет.

Как я понимаю, в глазах автора все это имело характер самоисследования: записав свои фантазии и приходящие в голову образы - как иные записывают и анализируют сны - он, недоучившийся семинарист, хотел что-то в себе понять. Не запрещено. Как и иметь непристойные мечты. Вот только публиковать-то это зачем?

В общем, мы имеем образчик работы, которой в идеальном мире просто не должно бы существовать.