Мать и музыка

<p>Влияние материна Марину Цветаеву было огромным. Она счиатала, что обязана матери все самым главным в себе. «Главенствующее влияние - матери: музыка, природа, стихи... Heroica», - так писала она в «Ответе на анкету», присланную ей в 1926 Пастернаком для предполагавшегося в СССР издания Словаря революционных поэтов XX века.</p>

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,6

46 оценок

5
67%
4
26%
3
7%
2
0%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 52Хотят прочитать 27

Рецензии

Аноним30 апреля 2022 г.
С юности люблю поэзию М.Цветаевой, а сейчас обратилась к ее автобиографической прозе.
Эти воспоминания о раннем детстве и причастности матери к музыкальному воспитанию поэтессы,изданы в 1934 г.
Одаренная натура Мария Александровна Мейн, заметив в дочери способности, начинает ее раннее музыкальное развитие. Она приступает к обучению игре на фортепиано четырехлетней Марины.
Цветаева описывает эти инструментальные занятия и делится детскими впечатлениеми. С присущим ей поэтическим даром, Марина Ивановна вспоминает, какие сложности возникали у нее в овладении нотной грамотой ,и только сила воображения позволила ей согласовать нотную запись со звучанием рояля.
Очень интересно узнать какие образы у ребенка вызывал сам инструмент и терминология.
Конечно, многочасовые занятия требуют от начинающего музыканта полной отдачи. Ранний возраст становится помехой в овладении всеми техническими навыками, хотя автор пишет,что у нее уже сформировался способ прикосновения ( туше) и развита растяжка.
Юная пианистка тонко чувствует недостатки собственного исполнения, возникающие из- за отсутсвия техники, которая приобретается упорным тренинигом, и это обстоятельство вносит охлаждение к дальнейшему продвижению в занятиях. А простенькие пьески, посильные дебютантке , не являются музыкой,которую она любит. С этим не желает мириться мать, которая не видит у дочери достаточного рвения к музыкальной деятельности. Ее мечта сделать из Марины пианистку и все воспитание, она направляет к этой цели.

причиной было излишнее усердие моей матери, требовавшей с меня не в меру моих сил и способностей, а всей сверхмерности и безвозрастности настоящего рожденного призвания. С меня требовавшей – себя!
Мечта любого родителя,чтобы ребенок стал продолжением их самих .
И надежды, что он сделает все, чего не достигли они в свое время,тяжким грузом ложатся на плечи детей.

Мать залила нас всей горечью своего несбывшегося призвания, своей несбывшейся жизни, музыкой залила нас, как кровью, кровью второго рождения.
Сама Мария Александровна была страстной любительницей музыки. Последними словами этой женщины были

Мне жалко только музыки и солнца
Мать поэтессы оказала огромное влияние на формирование ее творчески одаренной личности.
Тема этих воспоминаний вызывает у меня чрезвычайный личный интерес.
Мысленно обращаюсь к моментам из собственного детства, которое тоже прошло за роялем.
И возникают раздумья по поводу требовательности к занятиям сына.
Читать далее
21
959
Аноним22 января 2018 г.
Инструкция "Как из "музыкального" ребёнка сделать "немузыкального"
Пропустила рассказ буквально через себя. Думаю, всякий, кто сталкивался с изучением теории музыки в юном возрасте , будь то музыкальная школа или занятия с преподавателем, узнает себя.
Все на воле: Андрюша с папой пошли купаться, мама с Асей "на пеньки", Валерия в Тарусу на почту, только кухарка одна стучит котлетным ножом — и я — по клавишам.

А сейчас были гаммы, и ганоны, и ничтожные, оскорблявшие меня своей малюточностью "пьески".

Щелк метронома. Есть в моей жизни несколько незыблемых радостей: не идти в гимназию, проснуться не в Москве 19-го года и не слышать метронома. Как это музыкальные уши его переносят?
Для детей музыка должна быть ярким красочным миром, где много неизведанного. Это тот мир, который тебя спасёт даже во взрослой жизни (я так периодически спасаю себя, уходя в ноты). Ах как жаль, что для многих детей мир музыки - это скучный чёрно-белый нотный стан, а ещё неволя и они во взрослой жизни спешат расстаться с этими воспоминаниями.
Всё-таки, повезло Цветаевой в каком-то смысле, как пианистку её бы наверняка давно забыли, а как поэтессу будут помнить вечно!
Читать далее
15
742

Все рецензии

Цитаты

Аноним6 марта 2011 г.
Для ребенка будущего нет, есть только сейчас (которое для него – всегда).
22
11,1K
Аноним6 марта 2011 г.
Нотная этажерка делилась на «мамино» и «Лёрино». Мамино: Бетховен, Шуман, опусы, Dur'ы, Moll'и, Сонаты, Симфонии, Allegro non troppo, и Лёрино – Нувеллист. Нувеллист + Романсы (через французское an). И я, конечно, предпочитала «ансы». Во-первых, в них вдвое больше слов, чем нот (на одну нотную строчку – две буквенные), во-вторых, я всю Лёрину библиотеку могу прочесть подстрочно, минуя ноты. (Когда я потом, вынужденная необходимостью своей ритмики, стала разбивать, разрывать слова на слога путем непривычного в стихах тире, и все меня за это, годами, ругали, а редкие – хвалили (и те и другие за «современность») и я ничего не умела сказать, кроме: «так нужно», – я вдруг однажды глазами увидела те, младенчества своего, романсные тексты в сплошных законных тире – и почувствовала себя омытой: всей Музыкой от всякой «современности»: омытой, поддержанной, подтвержденной и узаконенной – как ребенок по тайному знаку рода оказавшийся – родным, в праве на жизнь, наконец! Но, может быть, прав и Бальмонт, укоризненно-восхищенно говоря мне: «Ты требуешь от стихов того, что может дать – только музыка!») Романсы были те же книги, только с нотами. Под видом нот – книги. Только жаль, что такие короткие. Распахнешь – и конец.
Читать далее
7
987
Аноним6 марта 2011 г.
Но клавиши – я любила: за черноту и белизну (чуть желтизну!), за черноту, такую явно, – за белизну (чуть желтизну!), такую тайно-грустную, за то, что одни широкие, а другие узкие (обиженные!), за то, что по ним, не сдвигаясь с места, можно, как по лестнице, что эта лестница – из-под рук! – и что от этой лестницы сразу ледяные ручьи – ледяные лестницы ручьев вдоль спины – и жар в глазах – тот самый жар в долине Дагестана из Андрюшиной хрестоматии.
И за то, что белые, при нажиме, явно веселые, а черные – сразу грустные, верно – грустные, настолько верно, что, если нажму – точно себе на глаза нажму, сразу выжму из глаз – слезы.
И за самый нажим: за возможность, только нажав, сразу начать тонуть, и, пока не отпустишь, тонуть без конца, без дна, – и даже когда отпустишь!
За то, что с виду гладь, а под гладью – глубь, как в воде, как в Оке, но глаже и глубже Оки, за то, что под рукой – пропасть, за то, что эта пропасть – из-под рук, за то, что, с места не сходя, – падаешь вечно.
За вероломство этой клавишной глади, готовой раздаться при первом прикосновении – и поглотить.
За страсть – нажать, за страх – нажать: нажав, разбудить – всё. (То же самое чувствовал, в 1918 году, каждый солдат в усадьбе.)
И за то, что это – траур: материнская, в полоску блузка того конца лета, когда следом за телеграммой: «Дедушка тихо скончался» – явилась и она сама, заплаканная и все же улыбающаяся, с первым словом ко мне: «Муся, тебя дедушка очень любил».
За прохладное «ivoire»[6], мерцающее «Elfenbein»[7], баснословное «слоновая кость» (как слона и эльфа – совместить?).
(И – детское открытие: ведь если неожиданно забыть, что это – рояль, это просто – зубы, огромные зубы в огромном холодном рту – до ушей. И это рояль – зубоскал, а вовсе не Андрюшин репетитор Александр Павлович Гуляев, которого так зовет мать за вечное хохотание. И зубоскал совсем не веселая, а страшная вещь.)
За «клавиатуру» – слово такое мощное, что ныне могу его сравнить только с вполне раскрытым крылом орла, а тогда не сравнивала ни с чем.
За «хроматическую гамму» – слово, звучавшее водопадом горного хрусталя, за хроматическую гамму, которую я настолько лучше понимала, чем грамматическое – что бы ни было, которого и сейчас не понимаю, с которого-то и перестаю понимать. За хроматическую, которую я сразу предпочла простой: тупой: сытой: какой-то нянькиной и Ванькиной. За хроматическую, которая тут же, никуда не уходя, ни вправо ни влево, а только вверх, настолько длиннее и волшебное простой, насколько длиннее и волшебное наша тарусская «большая дорога», где можно пропасть за каждым деревом – Тверского бульвара от памятника Пушкина – до памятника Пушкина.
За то, что – это я сейчас говорю – Хроматика есть целый душевный строй, и этот строй – мой. За то, что Хроматика – самое обратное, что есть грамматике, – Романтика. И Драматика.
Эта Хроматика так и осталась у меня в спине.
Больше скажу: хроматическая гамма есть мой спинной хребет, живая лестница, по которой все имеющее во мне разыграться – разыгрывается. И когда играют – по моим позвонкам играют.
Читать далее
7
1K