Принцесса-невеста

Jesus, what did you read me this thing for?’ and I buried my head in my pillow and I never cried like that again, not once to this day. I could feel almost my heart emptying into my pillow. I guess the most amazing thing about crying though is that when you’re in it, you think it’ll go on forever but it never really lasts half what you think. Not in terms of real time. In terms of real emotions, it’s worse than you think, but not by the clock. When my father came back, it couldn’t have been even an hour later.

Yes, absolutely, I would save him, if he had said ‘true love,’ but you misheard, whereas I, being an expert on the bellows cram, will tell you what any qualified tongue man will only be happy to verify—namely, that the f sound is the hardest for the corpse to master, and that it therefore comes out vuh, and what your friend said was ‘to blove,’ by which he meant, obviously, ‘to bluff’—clearly he is either involved in a shady business deal or a card game and wishes to win, and that is certainly not reason enough for a miracle. I’m sorry, I never change my mind once it’s made up, good-by, take your corpse with you.

“Give me the key,” Westley said to Yellin, once Inigo had his sword securely pressuring Yellin’s Adam’s apple.
“I have no key,” Yellin replied. “I swear on the grave of my parents; may my mother’s soul forever sizzle in torment if I am lying.”
“Tear his arms off,” Westley said to Fezzik, who was sizzling a bit himself now, because there was a limit as to just how long a holocaust cloak was really good for, and he wanted to strip a bit, but before he did that, he reached for Yellin’s arms.
“This key you mean?” Yellin said, and he dropped it, and after Inigo had taken his sword, they let him run away.

— Я люблю тебя, – сказала Лютик. – Я знаю, это должно удивить тебя, ведь я всегда презирала тебя, и унижала тебя, и насмехалась над тобой, но я люблю тебя вот уже несколько часов, и с каждой секундой всё больше и больше. Час назад я думала, что я люблю тебя сильнее, чем какая-либо женщина когда-нибудь любила мужчину, но полчаса спустя я осознала, что то, что я чувствовала раньше, было ничто по сравнению с тем, что я чувствовала тогда. А через десять минут я поняла, что моя предыдущая любовь была словно лужа по сравнению с морем перед штормом. Твои глаза похожи на него, ты знаешь об этом? О да, похожи. На скольких минутах назад я остановилась? На двадцати? Я рассказала тебе всё, что чувствовала до того момента? Неважно. – Лютик всё ещё не смела взглянуть на него. Солнце вставало за её спиной, она чувствовала его тепло на плечах, и это придало ей храбрости. – Я люблю тебя настолько сильнее теперь, чем двадцать минут назад, что это просто невозможно сравнить. Я люблю тебя настолько сильнее теперь, чем когда ты открыл дверь своей лачуги, это просто невозможно сравнить. В моём теле нет места ни для чего, кроме тебя. Мои руки любят тебя, мои уши очарованы тобой, мои колени дрожат в слепом обожании. Мой разум умоляет тебя приказать ему что-нибудь, чтобы я смогла повелеваться. Хочешь, чтобы я следовала за тобой до конца дней своих? Я сделаю это. Хочешь, чтобы я пресмыкалась перед тобой? Я буду пресмыкаться. Я буду молчать для тебя или петь для тебя, а когда ты проголодаешься, позволь мне принести тебе еды, а если тебе захочется пить, и ничто не сможет утолить твою жажду, кроме аравийского вина, я отправлюсь в Аравию, хоть это и на другом конце света, и принесу бутылку тебе к обеду. Если я могу что-то сделать для тебя, я сделаю это;