Этика

Этим, полагаю, я показал, почему люди руководствуются больше мнением, чем истинным разумом, и почему истинное познание добра и зла возбуждает душевные движения и часто уступает всякого рода похоти. Отсюда и произошло это изречение поэта. «Вижу лучшее и одобряю, а следую худшему». Это же, кажется, имел в виду и Экклезиаст, когда сказал: «Кто умножает знание, тот умножает печаль». Но я говорю это не с той целью, чтобы вывести из этого заключение, что гораздо лучше быть невежественным, чем знать, или что в деле умерения аффектов глупый человек ничем не отличается от умного, но потому, что необходимо знать как силу, так и бессилие нашей природы, чтобы мы могли определить, что разум может сделать и чего не может при умерении аффектов.

Если кто-нибудь вообразит, что любимая вещь соединяется с другим такими же или еще более тесными узами дружбы, чем какими он только сам был связан с нею, то он будет испытывать к самой любимой вещи ненависть и будет завидовать этому другому.

Доказательство

Чем больше в чьем-либо воображении любовь, которую питает к нему любимая вещь, тем больше тот будет этим хвалиться (по пред. пол.), т. е. (по схол. пол. 30 этой части) тем больше будет радоваться; поэтому (по пол. 28 этой части) он будет стараться, насколько может, воображать любимую вещь связанной с ним теснейшим образом; это стремление или пожелание будет в нем усиливаться, если он вообразит, что и другой желает для себя того же. Но мы предполагаем, что это стремление или пожелание его обуздывается образом самой любимой вещи в сопровождении образа того, с кем соединяется любимая вещь; следовательно (по схол. пол. 11 этой части), по тому самому он будет удручен печально, сопровождаемой идеей любимой вещи как причиной и вместе с тем образом другого, т. е. (по схол. пол. 13 этой части) будет чувствовать ненависть к любимой вещи и в то же время к тому другому (по королл. пол. 15 этой части), которому из-за того (по пол. 23 этой части), что он наслаждается любимой вещью, будет завидовать, – что и требовалось доказать.

Схолия

Эта ненависть к любимой вещи, соединенная с завистью, называется ревностью, которая, таким образом, есть не что иное, как колебание души, происходящее из любви и вместе с тем из ненависти, сопровождаемой идеей того, кому завидуют. Кроме того, эта ненависть к любимой вещи будет больше (или меньше) по мере радости, какую ревнивец обыкновенно получал от взаимной любви любимой вещи, а также по мере того аффекта, который он испытывал по отношению к тому, кого он представляет себе присвоившим любимую вещь. Ибо если он его возненавидел, то по тому самому и любимую вещь (по пол. 24 этой части) будет ненавидеть, так как он представляет ее себе доставляющей радость предмету, который он ненавидит, и также потому (по короля, пол. 15 этой части), что он вынужден соединять образ любимой вещи с образом того, кого он ненавидит. Это большей частью бывает при любви к женщине. Ибо кто представит себе, что женщина, которую он любит, отдается другому, тот не только будет опечален тем, что его собственное пожелание встречает противодействие, но еще чувствует отвращение к ней из-за того, что образ любимой вещи он невольно соединяет со срамными частями и извержениями другого. К этому, наконец, присоединяется и то, что любимая женщина принимает ревнивца уже не с тем видом, с каким она обыкновенно принимала его, чем также любящий опечаливается, как я вскоре покажу.

Когда мы любим вещь, подобную нам, то стараемся, насколько можем, сделать так, чтобы и она нас любила.

Доказательство

Вещь, которую мы любим, мы стараемся, насколько можем, предпочитать другим (по пол. 12 этой части). Итак, если вещь подобна нам, то мы будем стараться причинять ей радость предпочтительно перед другими (по пол. 29 этой части), или будем стараться, насколько можем, сделать так, чтобы любимая вещь испытывала радость, сопровождаемую идеей о нас самих, т. е. (по схолии пол. 13 этой части) чтобы она нас взаимно любила, – что и требовалось доказать.