О дивный новый мир

Пичугой малой, золоченой мушкой — и теми откровенно правит похоть, — сумасводяще гремели слова. — Разнузданней хоря во время течки и кобылиц раскормленных ярей. Вот что такое женщины — кентавры, и богова лишь верхняя их часть, а ниже пояса — все дьяволово. Там ад и мрак, там серная геенна смердит, и жжет, и губит. Тьфу, тьфу, тьфу! Дай-ка, друг аптекарь, унцию цибета — очистить воображение.

«Макбет» (акт V, сц. 5):

Жизнь – это бредовой
Рассказ кретина
ярости и шуму
Хоть отбавляй, а смысла не ищи.

– А зачем это необходимо… – начала и не кончила Линайна. В голосе ее прозвучала раздраженная нотка. Когда наклоняешься, тянешься губами ближе, ближе, и вдруг дуралей-партнер вскакивает и ты как бы проваливаешься в пустоту, то поневоле возьмет досада, хотя в крови твоей и циркулирует полграмма сомы.

– А разве ты ему не нравишься? – спросила Фанни.
– Иногда мне кажется – нравлюсь, а иногда нет. Он избегает меня все время; стоит мне войти в комнату, как он уходит; не коснется рукой никогда, глядит в сторону. Но, бывает, обернусь неожиданно и ловлю его взгляд на себе; и тогда – ну, сама знаешь, какой у мужчин взгляд, когда им нравишься.

Сон лучший отдых твой , ты то и дело впадаешь в сон-и все же трусишь смерти, которая не более чем сон.

– Да, люди, люди! – И вот уже выкинута вся сома. Дикарь схватил ящик, показал дельтам черную его пустоту:
– Вы свободны!

Перед стариканом Шекспиром, – признал Гельмгольц, – лучшие наши специалисты – ничто.

Даже после закупорки он [эпсилон, человек низшей касты] продолжает жить в бутыли - в невидимой бутыли рефлексов, привитых эмбриону и ребенку

Как пьющие куры, студенты задрали головы к потолку