русские писатели: Набоков
MaksimKoryttsev
- 60 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
"Поговорим откровенно: есть люди, так отсидевшие Душу, что больше не чувствуют ее. Есть зато другие, наделенные принципами, идеалами, тяжко болеющие вопросами веры и нравственности; но искусство чувствования у них -- прикладное искусство. Это тоже люди занятые: горнорабочие сознания, они, по принятому выражению, "копаются в себе", глубоко забирая врубовой машиной совести и шалея от черной пыли грехов, грешков, грехоидов. К их числу Граф не принадлежал: грехов особых у него не было, не было и принципов. Он занимался собой, как некоторые занимаются живописью или составлением коллекций, или разбором рукописи, богатой замысловатыми переносами, вставками, рисунками на полях и темпераментными помарками, как бы сжигающими мосты между образами, - мосты, которые так забавно восстановлять."
Да, поговорим откровенно... Замечательная цитата, на мой взгляд, как и сам рассказ, хоть он и о сером никчёмном по сути человечке, который напугался смерти, нечаянно вспомнив якобы пророческий сон с цифрой 33. Смерти, если честно, все боятся, даже те, кто не любит жизнь. Страшен сам переход или провал в небытиё. Инстинкт можно только усыпить, но при первой опасности он сразу же начнёт просыпаться и барахтаться, махая ручками что есть мочи. Идти в неизвестность всем жутко, особенно, когда нечего делать.
Но, возможно, не все помнят свои сны с такой милой набожностью перед самими собой и своей Душой, которой занимался этот эмигрант - литератор и над которым изрядно поиздевался Набоков в этом рассказе. Над его мелким существованием в мире, где никто, наверное, не заметил бы и не огорчился тому, если бы его, вдруг, не стало. Жалким нарисован он набоковским пером, но отчего-то не вызвал во мне особой неприязни. Скорее какую-то жалость или грусть, смешанную с серой тоской. И мне не хочется поддерживать этот скрытый язвительный писательский настрой по поводу таких людей.
На свете гораздо больше людей с другими более выразительными занятиями в жизни, такими чётко обрисованными и с хорошо поставленными целями. Они точно душой не заняты, ибо, говоря чудным набоковским языком её "отсидели" и давно не ощущают бедняжку. Подобные не помнят снов, не особо суеверны и не страдают паранойей с ипохондрией, но... Гораздо менее безобидны, чем этот Граф Ит. Но мне понравился рассказ, очень.. Эти размышления о душе и создании себя, как коллекции... Это созерцательное погружение в окружающие мелочи жизни перед боязнью её потери... Чудо. Набоков прав, сто раз прав. Я обожаю такие авторские откровения о разных типажах людей. Вот вам в завершении немного юмора от автора. До каких фантазий может довести страх смерти. Я повеселилась -
"Гроза усилилась. Сухие грозы - самые страшные. По стеклам проходил гул. Граф лег в постель, но вдруг так ясно вообразил, как молния сейчас попадет в крышу и пройдет насквозь через все этажи, обратив его мимоходом в судорожно скрюченного негра, - что с бьющимся сердцем вскочил (окно полыхнуло, черный крест рамы скользнул по стене), и, сильно звякая в темноте, снял с умывальника на пол пустой фаянсовый таз, стал в него и так простоял, вздрагивая и скрипя пальцами босых ног по фаянсу, добрую часть ночи, пока не угомонился гром."

Порой нас преследуют роковые числа, похожие на телефонные номера наших снов, нашего будущего, словно бы кто-то настойчиво прокручивает их на старом телефоне, целясь в нас.
Есть числа, мотыльками запутавшиеся в световой ряби явлений, какую отбрасывает на предметы колыхание вод.
Главный герой - посредственный поэт, пишущий шутливые стихи, с символичным псевдонимом Граф Ит, намекающем на графитовый стержень карандаша, т.е., его душу - под её почерком, на крестах перечёркнутых стихов, на которых они распяты, проступает судьба - знает год своей смерти.
В юности ему приснилось смутное пророчество о своей смерти, связанное с цифрой 33 : возраст Христа.
И вот, в свои 32 года, это воспоминание, с которым он почти расстался, как расстаётся тело с душой, стало проступать в его ощущении жизни, как при проявке фотографии ( изумительная тема "воды" в рассказе).
Сквозь предметы и дни стали смутно проступать знамения и лики иного.
А может, это просто окошко дня, в котором он отражался, приоткрылось, выбросив его отражение в ночь.
Крест окна - крест кукловода, подвесивший его призрак над бездной на ниточках звёзд - если смотреть на них сквозь слёзы, - или же это крест распятия ?
Граф размышляет : сознание определяет бытие, или же наоборот ? ( вопрос более чем нелепый, как если бы мы спросили человека из средних веков, сколько он знает планет, и он бы нам назвал "все" 5 планет, смешав в одну кучу Солнце, Сириус, Луну..), т.е., душа сама пишет свою жизнь, или кто-то пишет его душой ?
А если так, знает ли этот кто-то, что всё написанное им где-то в тридевятых мирах, написанное быть может в шутку, или как запись своего ночного кошмара, сбывается на далёкой голубой планете ?
Граф - занятой человек, ибо всецело занят своей душой, а не живой жизнью. Но и в душе ведь есть свои "воздушные ямы", в которые так сладко и темно проваливается сердце.
Герой начинает подмечать в мире такие вещи, какие не видят и многие поэты.
И в самом деле, мы не придаём значения тёплой тени от крыла мотылька на руке, простенькому на первый взгляд стиху, не зная даже, что через много лет, в сокровенные часы жизни, мы вспомним не нечто общепрекрасное, а именно эту тёплую тень, строчку из этого стиха, как часть вечного и недопонятого узора. Но и Граф ещё многого не замечает, например, что его новый сосед - обыкновенный ангел.
Итак, 19 июня ему исполняется роковые 33 года. Он начинает жить на цыпочках, шёпотом, избегая лифта, толпы, сигарет, машин.. Скоро ему исполнится 34. Он размышляет о смерти, боге и неверии, о том, как иные люди и звери, в предчувствии смерти, удаляются ото всех, что-то оберегая в себе, словно бы говоря : " О, дайте же мне разрешиться моей бессмертной душой!"
Но он и оговаривается, говоря о том, что есть люди, словно бы отсидевшие свою душу, не чувствующие её более.
Случалось ли вам ночью, когда вы одни, отлежать, ну, например, руку, нащупывая которую в беспамятстве сна, мы ужасаемся, ибо не узнаём себя же, пугаясь руке, как чужому человеку, да и человеку ли ? ( мой случай).
Новая душа зарождается в главном герое. Он начинает писать свою жизнь, свою душу!
Но успеет ли душа родиться, воскреснуть для новой жизни ?
Ах, но как же страшно этой юной душе знать, что рядом с ней, под жарким покрывалом тела, лежит, дышит и смотрит на неё кто-то ещё ! Только бы не повернуться, сдержаться, дождаться утра. Берега жданного дня !
Ни жить, ни петь почти не стоит:
В непрочной грубости живём.
Портной тачает, плотник строит:
Швы расползутся, рухнет дом.
И лишь порой сквозь это тленье
Вдруг умиленно слышу я
В нем заключенное биенье
Совсем иного бытия.
Так, провождая жизни скуку,
Любовно женщина кладет
Свою взволнованную руку
На грузно пухнущий живот.
Ходасевич

Некому Графу, что живёт в Берлине да пописывает юмористические стишки, скоро исполнится роковые 33 года. Что же это значит? Неужели возраст Христа как-то может на него повлиять? Конечно же, трагический конец неизбежен – ведь в юности он видел смутный сон о своей погибели. Посему он страшно занят – занят своей душой, стремится увидеть в мире что-то неуловимое, незаметное, но так сильно врезающееся в память. Но наступает день, когда цифра 32 в его возрасте сменяется на 33. Граф начинает бояться всего, всей жизни, любого движения, любого дуновения ветра, любого звука. Все мысли его лишь о смерти, о душе, о вере, об одиночестве. Пробьёт ли цифра 34 или оборвётся жизнь на 33? А душа? Душа ещё жива?...
Невероятный рассказ, который хочется и читать, и не читать одновременно; конец которого и жаждешь узнать и нет, ведь герой и омерзителен, и жалок, и пусто у него внутри, но внутри что-то растёт – надежда ли? жажда жизни?
К произведениям Владимира Набокова я всегда подхожу осторожно как к какому-то сакральному сокровищу, невероятной драгоценности. Но больше одного произведения (даже рассказа) не могу читать подряд – постоянно боюсь что-то упустить, не понять, не заметить. Буду ждать новой удивительной встречи.

Он был, в полном смысле слова, "занятой человек", ибо предметом его занятий была собственная душа, - и вот уж когда, действительно, роздыха не знаешь,- да и не надобно его. Речь идет о воздушных ямах жизни, о сердцебиении, о жалости, о набегах прошлого,- чем-то запахло, что-то припомнилось, - но что? Что? - и почему никто не замечает, что на самой скучной улице дома все разные, разные, и сколько есть на них, да и на всем прочем, никчемных на вид, но какой-то жертвенной прелести полных украшений? Поговорим откровенно: есть люди, так отсидевшие Душу, что больше не чувствуют ее. Есть зато другие, наделенные принципами, идеалами, тяжко болеющие вопросами веры и нравственности; но искусство чувствования у них - прикладное искусство. Это тоже люди занятые: горнорабочие сознания, они, по принятому выражению, "копаются в себе", глубоко забирая врубовой машиной совести и шалея от черной пыли грехов, грешков, грехоидов. К их числу Граф не принадлежал: грехов особых у него не было, не было и принципов. Он занимался собой, как некоторые занимаются живописью или составлением коллекций, или разбором рукописи, богатой замысловатыми переносами, вставками, рисунками на полях и темпераментными помарками, как бы сжигающими мосты между образами,- мосты, которые так забавно восстановлять.

Вот канва его жизни,-- не Бог весть какая,-- мелкота, бледнота, русский эмигрант третьего разбора.















