Возвращение Чорба

Тень калитки ломаным решетом хлынула к нему с панели, опутала ему ноги.

он не заснет один в той
комнате с голой лампочкой и шепотливыми углами

росистое ощущение железа под ладонью
было самым острым из всех воспоминаний

Я говорил с тобой, плотно зажмурившись, и хотелось плакать. Моя любовь к тебе была бьющейся, восходящей теплотой слез. Рай представлялся мне именно так: молчанье и слезы, и теплый шелк твоих колен. Ты понять это не могла.

голова у него закружилась от мутной
синевы майской ночи

по извилистому коридору,
отдающему сыростью и капустой

Чорб помнил, что та, которую он никогда не называл по имени, любила ездить на
извозчиках.

Ему казалось, что если он соберет все мелочи, которые
они вместе заметили, если он воссоздаст это близкое прошлое,--
ее образ станет бессмертным и ему заменит ее навсегда. Вот
только ночи были невыносимы... По ночам ее мнимое присутствие
становилось вдруг страшным,-- он почти не спал во время этого
трехнедельного путешествия и теперь приехал совсем хмельной от
усталости в тихий город, где встретился и венчался с ней, на
вокзал, откуда прошлой осенью они вместе уехали.

Он видел ее маленькое
лицо, сплошь в темных веснушках, и глаза, широкие,
бледновато-зеленые, цвета стеклянных осколков, выглаженных
волнами.

точно так же он отыскивал по пути все то, что
отметила она возгласом: особенный очерк скалы, домишко, крытый
серебристо-серыми чешуйками, черную ель и мостик над белым
потоком, и то, что было, пожалуй, роковым прообразом,-- лучевой
размах паутины в телеграфных проволоках, унизанных бисером
тумана.