Когда-то мы жили в горах

Вот что можно найти в рассказе? А поди и смысла больше, чем во многих кирпичах. ГГ, он же автор, как и многие до него и бесчисленное множество после, потерял связь с родственниками. И дело не в том плохой он или хороший, жизнь идет, мы взрослеем и порой что-то второстепенное высовывается на первый план. Это история о когда-то гордом народе, овеянная дымкой романтизма, детской мечтой.

Мы предпочли горам - крутые склоны новостроек.

Мы обижаем жен и разводим костры на паркете.

Грустное немного произведение. Оно о разорванных связях с родными и своими корнями, с тем, что забывать никогда нельзя, просто потому что именно это делает нас человечней и больше, поверьте гораздо больше. Корни - ведь это то что держит нас не позволяя ветерку оторвать от земли.

Есть такие произведения, чья история публикации вспыхивает ярче, чем сам их сюжет. Данный рассказ Довлатова в конце далёких шестидесятых подвергся яростной критике армян, которые, прочитав его в сатирическом журнале «Крокодил», настрочили в редакцию более 2600 провокационных писем о том, что Сергей Донатович нанёс оскорбление всему народу, неверно показав земляков и изобразив обычаи. Шумиха, разруленная кое-как без губительных последствий, всё равно привела к тому, что автору пришлось принести печатные извинения в стиле «вы не понимаете, это другое», вдобавок упомянув некоторые культурно-патриотические заслуги (что не отменило саркастичной конфронтации с радикально настроенными индивидами). Редакторы же аналогично удосужились выдать приписку, в профессиональном тоне иллюстрирующую степень их собственной виноватости.

Стоит признать, что подшучивать над кавказцами, выставляя их несколько грубоватыми и неотёсанными весельчаками, оказалось неосмотрительной авантюрой, даже если имелись в виду сугубо представители, «потерявшие свои корни». То, что рассказчику померещилось феерией доброго подтрунивания, для обиженных ответчиков предстало предъявлением претензии и искажением действительности (да и будем честными, по сей день даже осторожное высмеивание по национальному признаку зачастую не проходит бесследно). Какими же триггерами наполнено содержание новеллы? Весьма забавно описанная кража невесты; залихватский гнев её братьев; грубая реплика жене от мужа; буйное застолье с пожароопасным финалом; тост о превосходстве армян над прочими «равными» расами; комичный прикол судьи над осуждённым; комментарий о мудрости отца-насильника. Завязку с развязкой закольцовывает общее ностальгическое сожаление об изменении мира, подвергшегося душному прогрессу цивилизации вместо прежнего единения с природой — и это, пожалуй, самая поэтичная часть повествования, применимая к обществу в целом, нежели к отдельным его элементам.

Всё оставшееся здесь выглядит приятно глазу, ибо язык и остроумие спасают положение, но по сути нарратив склоняется к лёгкому, даже где-то банальному анекдоту. Так, удивительным речевым оборотам, проскочившим в иллюстрировании еды на столе, или диалоговым перлам, пуляющим тонкой игрой слов и смыслов, уступает некая сырость характеров и недосказанность ситуаций, сумбурно приплюснутых друг к другу. Происходящее по тону кажется потенциальным заделом на нечто большее, однако интригующий флёр событий так и закрепляется в сознании имитацией фрагментарного воспоминания, скорее смахивающей на неплохую пробу пера, чем на твёрдо поставленный набор этюдов, склеивающихся в исчерпывающую картину.

Поэтому миниатюра пригодна к ознакомлению только в качестве обаятельного творческого бонуса писателя для преданных поклонников, ровно и безболезненно относящихся к особенностям изображения этнических несовершенств.