Жизнь Наполеона

Поскольку Стендаль был современником Наполеона, то данная книга является еще более интересной , поскольку описывает реальные события, реальные чувства человека той эпохи, мы приближаемся к пониманию человеком своего времени. Интересны сами отношения, возникающие в книге между автором и Наполеоном, проявляющееся отношение одного к другому.
Здесь мы можем увидеть влияние развития одной личности на жизнь другого, ведь настоящие личности, с большой буквы, такие как Наполеон, бесспорно, оказывают огромное влияние на людей, на их судьбы. Судьба Стендаля складывается, словно копируя жизнь Наполеона, параллельно взлетам и падениям Императора. Стендаль, в поисках себя, в поисках способов приблизиться к личности Наполеона, оказался на войне, постиг все радости и горести военных действий. Переломным моментом для обоих была ссылка Наполеона на остров Святой Елены. Стендаль боялся, что память о Великом Императоре сотрется, исчезнет, как и постигнет забвение его собственный жизненный опыт.
Стендаль подробнейшим образом описывает биографию, жизненный путь Наполеона (1769-1821). Великие люди, как правило, с детства проявляют неординарные способности, таланты, быстро развиваются, очень самостоятельны. Таким нам преподносит Наполеона Стендаль. Наполеон быстро растет как личность, принимая новые вехи своего внутреннего «Я», приобретая новые привычки и поведенческие роли. Стендаль всячески оправдывает жестокие действия Бонапарта, тем, что он привносил лучшее, исправлял, указывал верный путь людям, государствам, чьи жизни он разрушал. Своей личностью Наполеон вдохновлял свои войска и людей, строя зачастую неосуществимые планы, он следовал зову своих желаний и исканий. Как и любой человек, он искал мира и покоя для своей души, считая, что таковой он мог бы обрести на лоне природы. Еще одна мысль, что действительно великие люди, часто не находят подходящего для себя места в жизни, подходящей должности. Личность сама создает себе судьбу, формируя условия, отвечающие его потребностям, формируя нечто новое, прежде не существовавшее. Наполеон отстранен от других людей, поскольку он не похож на обычного человека, он видит мир под своим углом, деспотично стремился к власти, организовать жизнь народа так, как ему представлялось правильным. Автор восхищался политическим деятелем как сильным, влиятельным и мудрым человеком.
Наполеон, по предположению Стендаля, считал себя благодетелем: ведь он нес в Египет просвещение и цивилизацию, несмотря на то, что он в этой стране вёл себя как жестокий захватчик, проявляя деспотизм. Стендаль делает попытку оправдать его действия с точки зрения соблюдения принципа: «Благо народа да будет высшим законом». Египтяне – народ гордый и свирепый, и Наполеон карал их коварство с жестокостью, у них же заимствованной. Он оправдывает Наполеона в избиении пленных в Яффе, а также – его отъезд из армии. Как он считал, Наполеон явился в Париж, чтобы спасти Францию и обеспечить за собой место в новом правительстве. Наполеона, по мнению автора, волновали противоречивые чувства: с одной стороны, честолюбие, надежда на славную память о себе, с другой – опасность быть уничтоженным англичанами. Он был также благороден к народу, следовавшему его приказам, как жесток к тем, кто его ослушивался. Старался сделать все возможное для того, чтобы возвеличить свою Родину, свою Францию. Народ лишь хотел «свободу», не зная значения данного слова и, что под собой подразумевает таковая. Наполеон же знал, что есть власть и как ей распоряжаться. Немаловажное отличие Великих людей.
Великие люди, оставляющие след в истории, меняющие ее направление, счастливы ли они на своём сложном пути? Находят ли они истинную любовь в своём сердце? Одиноки ли они?

«Он всегда боялся народа и никогда не имел определенного плана»

. Человек в Истории, является вектором для масс, но в основе своей он такой же обычный человек, как и все, имеющий право на ошибку, но сумевший преодолеть конформизм и стремящийся овладеть властью. Такие люди, как Наполеон, страдают от глубокой формы одиночества, потому что зависть людей – непреодолимая преграда на пути к доверию людям, которые тебя окружают. Это одиночество всепоглощающе, с ним можно бороться только осуществлением своего предназначения, в полной мере отдаваясь ему.

«Беспокойный и пылкий дух Наполеона, лишь в творчестве находивший мимолетное успокоение, без устали открывал в делах новые возможности»

. Решения и действия таких людей нередко осуждаются, считаются неверными, деспотичными или жестокими. Иногда, это действительно так, но под любым действием и решением лежит своя история, имеет свои причины и следствия, и, взглянув на ситуацию с другой стороны, можно понять, что на самом деле, люди часто судят неправильно, опираясь на бытовое видение мира. С другой стороны, люди, обладающие большой властью и влиянием, не всегда обращают внимание на то, что хотят люди, что им нужно, а преследуют лишь свои цели и выгоду.
Испания. Подробно описывается испанский народ, со своим необычайным противоречивым характером, нежеланием узнавать о жизни вне их страны, не пускающим чужестранцев на свои земли. Испанский народ описывается как единый Человек, сплочающийся против беды, ему интересно лишь своё мнение и желания. Но защищая интересы масс, и не имея сверху деспотичного начальника, они следуют инстинктам без тактики. Столкнувшись с таким противостоянием, будь то один человек или сплотившийся народ, Наполеон начинает своё падение. Как описывается самым большим для него потрясением, было поражение его Великой армии, армией испанцев, которые даже не имели регулярных войск.
Эскалация конфликта внутри себя, приводящая к фатальным последствиям. Вследствие недоверчивости, мнительности, увлечение собственной персоной и могуществом, после взлета неминуемо приходит падение. Доказывая свою правоту, возвышая себя над остальными, не имея верных друзей, человек в своём одиночестве начинает забываться и увлекаться собственной персоной. Имея в подчинении недостаточно компетентных людей, дабы защитить свое величие от непредвиденных проблем, пошатнулась и вся система. Поскольку один человек, каким бы великим и мудрым он не был, в одиночку невозможно справиться с целым государством. Наполеон, окружая себя комфортной обстановкой, отгораживая от потрясений и противоречий, сам подводит черту к финалу. Ненависть к талантливым людям – эгоистичность натуры. Каждый великий человек модернизирует, преобразует, властвует только в определенный отрезок времени, процветание не может длиться вечно. На смену расцвету всегда приходит кризис. Но великий человек пытается свершить великие дела, дабы войти в историю, пока он у власти. Как бы массы не любили своего предводителя, в тяжелые моменты истории, их взоры обращаются к их правителю в поисках спасения. Люди, творящие историю, являются более страдальцами и скитальцами в этом мире, каким был Наполеон.
Эта эпоха, по описанию Стендаля, в которой каждый искал свою истину, отважные люди, видевшие будущее иначе, создавали заговоры, планировали иной ход истории, страны вели войны, происходили перевороты, революции. Но все это совершалось ради поиска стабильности и правильного устройства жизни, при котором всем будет комфортно жить. Понять эпоху, как мне кажется, можно только увидев, как живут разные слои общества. Стендаль в своем произведение прекрасен как историк и как писатель, поскольку ярко и образно описывает атмосферу того времени, отдельно уделяя внимания различным сторонам устройства государства, описывая армию, двор и т.д. Мы видим, как ко времени, когда он вторгся в Россию, пошатнулась дисциплина в армии, Наполеон уже не мог удерживать время и полную власть в своих руках, он слабел.
Стендаль восхищается генералом Бонапартом, видя в нем вождя революции , ее защитника, но критикует Наполеона — деспота, который подчинил политику своим честолюбивым интересам. По мнению автора, отказ от революционных традиций обрек Наполеона на неизбежное поражение. Стендаль никогда не принял бы бонапартизма, утверждавший полезность деспотизма и вред народовластия.

Не могу оценить достоверность фактов, изложенных Стендалем, поэтому буду оперировать лишь тем, что сообщает нам автор. Избегая всех прочих вопросов, сразу устремимся к тому, который в большей степени интересует людей по эту сторону Березины и который звучит смердяковским тезисом:

В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки.

Обратимся к рассмотрению отношения стендалевского Наполеона к народам, то есть к вопросу, интересующему нас тщеславных (словечко которое всегда всплывает в истории Наполеона) обывателей больше всего. С каким удовольствием мы прочитаем о том, как нас хвалит чужестранец и как он ругает тех, кто нам не нравится. Начнем с народов, которые дольше других соседствовали с революционной Францией. Например, инвектива дисциплинированным немцам:

Он (Наполеон) нашел, что немцы охотнее всякого другого народа покоряются завоевателю. Сто немцев всегда готовы пасть на колени перед одним человеком в мундире. Вот что мелочный деспотизм сделал с потомками Арминия и Видукинда!

Но такое преклонение перед мундиром как оскорбление ничто по сравнению с тем, как наградил Наполеон южные народы:

Он знал, что испанцы больше, чем какой-либо другой народ Европы, восхищаются его подвигами. Итальянцы и испанцы, по своему природному складу чуждые всякого легкомыслия, созданные из страстей и недоверия, лучше всех других способны судить о величии тех, кто возглавляет народы.

Конечно, в этой фразе монархист увидит тонкую сторону натуры этих народов в способности оценить престиж имперской власти, но тема получает развитие и перерастает из почитания в раболепие:

Он полагал, что дать испанцам равенство и ту меру свободы, которую они в состоянии усвоить, - значит приобрести их расположение. На деле вышло иначе: испанцы почувствовали себя оскорбленными тем, что восемьдесят тысяч солдат, которые были введены в Испанию, не принадлежали к отборным частям; в этом они усмотрели пренебрежение.

Или вот ещё ценнейший самоцвет в европейской дружбе народов: "Нравы, кровь, язык, образ жизни и способы ведения войны - все в Испании напоминает Африку. Будь испанец мусульманином, он был бы совсем африканцем". Говорить долго о том, что Наполеон думал о египтянах или турках не станем, ограничившись фразой, высказанной им уже после Каирской резни, расстрела военнопленных, отравления своих солдат в госпиталях, которые он не мог эвакуировать: "С тех пор они стали выказывать мне преданность, так как убедились, что мягкость чужда моему управлению". Впрочем, Стендаль замечает, что в Египте Наполеон воевал так же как и в Италии, но чуть более деспотично. Что странно, учитывая происхождение Наполеона, который говорил на языке среднем между французским и итальянским, и ни на одном не говорил вполне правильно (впрочем, все равно вдвое больше моего).

Конечно же, больше всего досталось покоренным французам:

Французы, - сказал он однажды в эти годы, - равнодушны к свободе; они не понимают и не любят её; единственная их страсть тщеславие, и единственным политическим правом, которым они дорожат, является политическое равенство, позволяющее всем и каждому надеяться занять любое место.

И далее много в том же духе... Можно заметить, что всем народам многократно выставляется счет за варварство и нелюбовь к свободе. Этот же реприманд повторяется два раза и по отношению к врагу, который в биографии чаще остается в тени, поскольку до поры избегает прямого противостояния с Наполеоном:

Английские министры - люди, имеющие влияние только потому, что они умеют извлекать выгоду из той самой свободы, которую ненавидят.

Я не хочу сказать, что английская нация неблагороднее других; скажу только, что провидение дало ей злосчастный случай показать, что она неблагородна.

Далее следует самая простая часть текста, ведь, по словам Сократа, нет ничего проще, чем хвалить перед афинянами афинян. При упоминании Испанской кампании Наполеона мы всегда вспоминаем тот колкий фрагмент из Льва Толстого, где набожность русских и испанцев связывается в одну причину французских поражений:

— Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, — сказал Наполеон, — оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.

Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.

— У каждой страны свои нравы, — сказал он.

— Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, — сказал Наполеон.

— Прошу извинения у вашего величества,— сказал Балашев: — кроме России есть еще Испания, где так же много церквей и монастырей.

Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь за обедом Наполеона и прошел незаметно.

Стендаль в целом высказывается в том же духе — русские в гуще своей набожны, а их аристократия способна к тонким наукам:

В России никто еще не изумляется господству деспотизма. Он неразрывно связан с религией, и поскольку носителем его является человек кроткий и любезный, как никто другой, деспотизмом так возмущаются лишь немногие философски настроенные люди, побывавшие в чужих краях. Не воззвания и не награды воодушевляют русских солдат на бой, а приказания святого угодника Николая. Маршал Массена рассказывал в моем присутствии, что русский, когда рядом с ним падает смертельно раненный его земляк, настолько уверен в том, что он воскреснет у себя на родине, что поручает ему передать привет своей матери. Россия, подобно Риму, имеет суеверных солдат, которыми командуют начальники, столь же просвещенные, как и мы.

(Здесь Стендаль упоминает перевод всех указов Французского военного министерства на русский язык и исполнение их в годы, предшествовавшие вторжению Наполеона. Но куда интереснее биографии русских офицеров. Например: биография П.А. Строганова, который участвовал во французской революции, был министром Александра, а потом сражался против французских войск в 1812 году).

Развивая тему деспотизма в России, интересно обратить внимание на несколько цитат:

Россия воспользуется тем положением, которого она благодаря им достигла, чтобы возобновить начинания Наполеона, притом гораздо более успешно ибо ее действия не будут связаны с жизнью одного человека: мы еще увидим русских в Индии.

Под одним человеком подразумевается деспот наполеоновского типа. На вопрос в духе Альфреда Тойнби: "Если бы Александр умер тогда?" Мы ответили бы "В Париж вошёл бы следующий Романов". Но если страна и нация идет к своей исторической цели при любом правителе, можно ли считать правителя деспотом? Или может быть Наполеон хотел сделать из Франции Россию, да только климат подвел (но это, конечно же, шутка):

Силы России быстро возрастали и зависели от естественных условий; вдобавок Россия была неприступна. Для русских существует лишь одна преграда, а именно знойный климат...

При тамошних жестоких морозах человек может уцелеть только в том случае, если он десять часов в день проводит у печки...

За пять лет русская армия, и без того чрезвычайно храбрая, получила организацию, немногим уступающую французской, обладая вдобавок тем огромным преимуществом, что четыре русских солдата обходятся своей родине не дороже, чем Франции один ее солдат.

(Если в последней строчке вдруг слышите у Стендаля гуманизм, то возьмите описание стендалевских советов морскому министерству: "Странное дело: французским морским офицерам, по-видимому, не хватало размаху! Рекрутский набор давал императору ренту в восемьдесят тысяч солдат в год. За вычетом потерь, вызываемых болезнями, этого достаточно, чтобы давать ежегодно четыре больших сражения. За четыре года можно было восемь раз попытаться высадить десант в Англии, и, если принять во внимание все причуды моря, надо признать, что одна из этих попыток вполне могла увенчаться успехом".)

Закончу обзор наций в биографии почти гоголевским рассказом Стендаля о казаках:

Я видел, как двадцать два казака, из которых самому старшему, служившему второй год, было лишь двадцать лет, расстроили и обратили в бегство конвойный отряд в пятьсот французов; это случилось в 1813 году, во время Саксонской кампании.

Надеюсь, читатель отметит выстроенную симметрию цитат, в которой нравам испанцев противопоставляется образованность русских офицеров, изумлению латинских народов деспотией и империей — равнодушие русских суеверных солдат, а немецкому мундиропочитанию — почти в той же числовой пропорции казачья слепота к униформе "самой храброй армии мира".

Трагедия Наполеона была в его величии. Он поочередно (и не по одному разу) разделался с армиями всех европейских стран. Но не смог сдержать своей тяги к величию на политической плоскости. Если он не боялся выступить против самых сильных противников, то в Париже он побоялся встретиться с самыми сильными своими политиками, окружив себя льстецами: его откровенно боялись и мужчины (известно, что Наполеон избивал своих министров каминными щипцами, а его полиция следила за всеми) и женщины (смотрите, случай с госпожой Лаплас или истории о том, как Наполеон забывал "отстегнуть саблю"; уже для пресечения столь негалантного поведения монарха стоило собрать коалицию против деспота). Итогом его правления была полная недееспособность и несамостоятельность всех чиновников в государстве, о чем так часто вздыхает Стендаль.

Эту политическую посредственность деспота Стендаль и винит в крахе Наполеоновской Франции, например — неудачи русской кампании 1812 года. По словам Стендаля, Наполеон одерживал одну победу за другой. Ошибкой был лишь задержка в Москве (Стендаль советовал ввиду теплой осени отправить армию на Санкт-Петербург). В основном тексте не упоминаются названия Бородино или Березина (но при переправе через Березину Стендаль потерял толстые тетради со своими итальянскими заметками, за эту травму можно простить его молчание). В общем, Наполеон одерживал одну победу за другой вплоть до Парижа.

Что же касается вопроса, с которого мы отправились в это перегруженное цитатами повествование, то ответ на него можно найти в последней (простите снова) цитате:

Если бы на другой день после Тильзитского мира гениальность Наполеона целиком заменилась простым здравым смыслом, он и поныне властвовал бы над прекраснейшей частью Европы. Зато у вас, читатель, не было бы и половины тех либеральных идей, которые вас волнуют; вы домогались бы должности камергера или же, будучи скромным армейским офицером, старались бы, выставляя напоказ слепую преданность императору, добиться производства в следующий чин.

Прости, читатель, за столь нудный пересказ, утяжеленный бесконечными цитатами к месту и не к месту, за столь вольное обращение с материалом, за то, что где-то краски были слишком сгущены, а где-то я перевираю Стендаля, чтобы потешить русского человека.