Горгий

... худшее на свете зло - это творить несправедливость.

Если двое начнут что-нибудь обсуждать, то нечасто бывает, чтобы, высказав своё суждение и усвоив чужое, они пришли к согласному определению и на том завершили разговор, но обычно они разойдутся во взглядах, и один скажет другому, что тот выражается неверно или неясно, и вот уже оба разгневаны и каждый убеждён, будто другой в своих речах руководится лишь недоброжелательством и упорством, а о предмете исследования не думает вовсе.

Пол. Так что же ты утверждаешь? Красноречие — это, по-твоему, угодничество?
Сократ. Нет, я сказал: только часть угодничества. Но что это, Пол? В твоем возрасте — и уж такая слабая память? Что ж с тобой дальше будет?

Когда душа освободится от тела и обнажится, делаются заметны все природные ее свойства и все следы, которые человек положил на душу каждым из своих занятий.

Гнаться за удовольствием — одно занятие, а за благом — другое...

Горгий. Далее, я утверждаю, что если бы в какой угодно город прибыли оратор и врач и если бы в Народном собрании или в любом ином собрании зашел спор, кого из двоих выбрать врачом, то на врача никто бы и смотреть не стал, а выбрали бы того, кто владеет словом, — стоило бы ему только пожелать.

Калликл. Ты хочешь, чтобы я согласился с тобою?
Сократ. Да, если находишь, что я прав.

Пол. Значит, чем чинить несправедливость, ты хотел бы скорее ее терпеть?
Сократ. Я не хотел бы ни того ни другого. Но если бы оказалось неизбежным либо творить несправедливость, либо переносить ее, я предпочел бы переносить.

Сократ. Я убежден — не скрою от тебя, — что если есть на свете люди, которые ведут беседы, желая понять до конца, о чем идет речь, то я один из их числа.

Сократ. Значит, называть тебя надо “оратором”?
Горгий. И хорошим, Сократ, если желаешь называть меня тем именем, каким, как говорится у Гомера, “я хвалюсь”.
Сократ. Да, да, желаю.
Горгий. Тогда зови.