Сатанинское танго

Он тоскливо взирал на зловещее небо, на обуглившиеся ошметки, не доеденные прожорливой саранчой, и вдруг, присмотревшись к ветке акации за окном, увидал, как следуют чередой друг за другом весна, лето, осень, зима, как будто в застывшем кристалле вечности выкидывало свои фортеля само время, прочерчивая сквозь сутолоку хаоса дьявольские прямые, творя иллюзию высоты и выдавая блажь за неотвратимость... и увидал себя, распятого меж колыбелью и гробом, мучительно дернувшегося в последней судороге, чтобы затем, по чьему-то сухому трескучему приговору, в чем мать родила - без знаков различия и наград, - быть переданному мойщикам трупов, хохочущим живодерам, в чьих расторопных руках он уж точно познает окончательно и бесповоротно, ибо он к тому времени уже убедится, что всю жизнь играл с шулерами в игру с заранее известным исходом...

Единым пульсом билась эта ночь конца октября: словами и воображением невозможно было постичь странный ритм, отдающийся в деревьях, в дожде, в грязи, в сумраке, в медленно на-плывающей темноте, в промокших тенях и устало работающих мускулах, в тишине, в людских вещах, в колышущихся изгибах шоссе; волосы развивались в ином ритме, чем разлезающиеся ткани тела; рост и распад двигались в разных направлениях; однако эти тысячи отдающихся эхом стуков, этот хаотично звучащий шум ночи образовывали сливались в единый общий ритм, чтобы скрыть свое отчаяние: за одними вещами внезапно появлялись другие, и вне пределов взгляда они уже не объединялись.

Футаки с грустью посмотрел на зловеще нависшее небо, на сгоревшие остатки лета, опустошенного набегом саранчи, и внезапно увидел, как сквозь ветки акации проходят друг за другом весна, лето, осень и зима, и ему показалось, что время — не более чем легкомысленный эпизод в необъятных просторах вечности, дьявольская уловка с целью создать из хаоса видимость порядка, в которой всякая случайность принимает облик неизбежности… И увидел себя самого, распятого между колыбелью и могилой, мучающегося в бессильных попытках освободиться, чтобы в конце концов — нагим, без наград и знаков различия — сухой, щелкающий как кнут приговор отдал его под хохот трудолюбивых живодеров в руки мойщиков трупов, где ему без жалости покажут меру человеческих трудов, и где у него не будет ни малейшей возможности вернуться обратно, ибо он уже понял, что ввязался в проигранную заранее игру с шулерами, и теперь у него не осталось даже последней защиты — надежды когда-нибудь обрести дом.