Неделя, чтобы влюбиться

и все равно на очередном светофоре я снова притягиваю ее к себе, чтобы обнять. теплая она. сладко пахнущая. и такая моя, что до дрожи пробирает

а я хватаю ее и тащу в номер. вместе с ней прямо в одежде заваливаюсь на кровать. только кроссовки с нее стаскиваю, больше шевельнуться не даю. сжимаю в объятиях. пусть знает, на что подписывается. но он, кажется, и не собирается сопротивляться

вроде бы и голодным не был, но упав рядом с евой, зубами вырываю у нее картошку из рук. та визжит, как ненормальная, а я достаю коробку с бургером, чтобы приглушить урчание в животе

наклоняюсь к ней. обнимаю крепко и целую так, как никого никогда не целовал, чтобы вдохнуть в нее жизнь. в этом поцелуе замешано все: страсть, отчаяние, злость, дикая и не присущая мне нежность

касаюсь ладонью ее щёки и снова целую, но по-другому. так глубоко и нежно я ее еще не целовал. может, и никогда не целовал прежде. когда говоришь без слов. когда от едва ощутимых прикосновений прошибает током

Ева решила меня допечь. Как пирог. Чтобы такой, с угольной корочкой.

Что я там говорил… плыть по течению?
С ней? Разве что по горному — такое бурным потоком любого собьет с ног и утопит, а ты будешь и рад.

Чтобы ответить на вопрос, что с нами будет, нужно признать, что есть какие­-то мы.
А это непросто, когда ты одинокий волк с единственной потребностью — пожрать дважды в день и выспаться раз в неделю.
Все. Куда мне о лебединой принцессе заботиться?

Откуда она такая?! Живая, открытая. Настолько, что хочется защитить ее от целого мира.

— Все­таки в Адамы решил заделаться? — шепчет еле слышно и прячет шальную улыбку на губах, а я дышу ей в ухо.
— Ты меня до греха доведешь.