Под стеклянным колпаком

Я сидела в саду или у себя в палате, и вдруг с улыбкою ко мне подходила медсестра и объявляла об очередном посетителе. Однажды сюда явился даже священник унитарианской церкви, которого я всегда терпеть не могла. Видно, его самого тоже пришлось на этот визит уговаривать. Все время он ужасно нервничал, и я могла поклясться, что он считает меня полностью и окончательно рехнувшейся, потому как я сообщила ему, что верю в ад, а также и в то, что некоторые люди, и я в том числе, обречены пребывать в аду еще при жизни и это ниспослано им в наказание за то, что они не верят в загробную жизнь, а если не веришь в загробную жизнь, то она и не ждет тебя после смерти. Каждому, так сказать, по вере его.

Каждое утро, когда я слышала стук в дверь, означавший, что медсестра принесла мне завтрак, я испытывала бесконечное облегчение, потому что осознавала, что на сегодня опасность миновала. Я не могла понять, откуда доктор Нолан взяла, будто во время шокотерапии можно заснуть, если она сама — а это ведь очевидно — такую процедуру не проходила. Откуда она взяла, что больной является спящим, а не кажется таковым, тогда как на самом деле он каждое мгновение мучительно воспринимает синие вспышки и ужасный грохот.

Честно говоря, мне по возрасту немного поздно читать такие книжки про мучения студенток, многое уже не близко. Впрочем, это не значит, что книга совсем не понравилась. Скучным показалось начало с его официальными обедами, туфлями за 40 долларов (тогда это было зашибись, как дорого), блевотОй после вечеринок (и не только), барами и коктейлями. Провинциалки в Нью-Йорке – шанс уцепиться за поезд успеха и въехать в мир большого бизнеса. А мир какой-то второсортный: гостиница похожа на пансион благородных девиц, на призовых обедах травят и вообще все глупо и скучно. Впрочем, без этого начала не было бы всего остального, оно дает почву для дальнейшего, да и в познавательном плане полезно, знакомит нас с американским образом жизни. Единственное, над чем я хохотала в гослос, это эпизод, когда русский переводчик ООН после совместного ужина пригласил Эстер к себе послушать записи балалайки и оказалось, что она "обожает балалайку". Даже не знаю, что более сюрреалистично – русский, ловящий американских студенток на балалайку, или трогательная непосредственность девушки, которая готова на все, лишь бы ее лишили невинности.

Читать про депрессию и самоубийство было гораздо увлекательнее. Общее настроение напомнило Сэлинджера (не одна я это отмечаю), сразу и Холдена Колфилда и Фрэнни из замечательных повестей оо Глассах, только у Эстер не было такого замечательного брата, как Зуи, который вправил бы ей мозги. Пришлось вариться в собственном соку, вышло не очень удачно. Ньюйоркский приз вместо того, чтобы замотивировать девочку на успех, наоборот, создал ей жесточайший комплекс неполноценности, и все стало казаться совершенно бессмысленным. В итоге, съехала с катушек полностью, и туфли за сорок долларов не спасли. А еще могу себе представить ужас человека, который хочет быть поэтом или на худой конец издателем, когда он вдруг обнаруживает, что не может ни читать (борьба с Джойсом очаровательна), ни писать. Тут, как дважды два, один выход – самоубийство.

Вместе с биографической справкой об авторе, которая была в моем издании в конце, итоговое впечатление двойственное. С одной стороны, все заканчивается на оптимистической ноте – Эстер готова жить дальше и вернуться в колледж. С другой стороны, нам известно, что книга автобиографическая и автор покончила с собой в тридцать с небольшим. Получается, что это не кризис, а целое мироощущение жизни "под колпаком", которое может отпустить ненадолго, а потом вернуться опять.