Az ártatlanság kora

Было удивительно это замеченное еще в саду Испанской миссии в Сент-Огастине соединение – глубокого и прозорливого чувства с полным отсутствием воображения. Но он помнил, как уже тогда его поражала легкость, с какой она сбрасывала с себя груз сознательности и понимания, возвращаясь в детство, и он подозревал, что и по жизни она может пройти точно так же, не думая, принимая все, что случается, и не предвидя будущее, не пытаясь в него заглянуть.

Наверно, именно это наивное неведение и придавало ее глазам такую прозрачную ясность, а лицу – некую обезличенность, отсутствие индивидуальности, она могла бы служить моделью художнику, создающему аллегорию Гражданской Добродетели или тип греческой богини.

И теперь, когда прошлое предстало перед его глазами, он с ужасом думал о том, что погряз в повседневной рутине. Человеку, изо дня в день послушно исполнявшему свой долг, сложно найти ему равноценную замену. Ему сложно адаптироваться к непривычным условиям. Во всяком случае, такого мнения придерживались люди его поколения. Они всегда проводили четкую линию водораздела между правдой и ложью, честью и бесчестьем, достоинством и ничтожностью. Поэтому, их горизонты всегда были закрытыми и не оставляли возможности для творческой фантазии.

И вдруг его осенило. Да, конечно, ни у кого не осталось сомнений в том, что он и мадам Оленская — любовники.
И как бы вульгарно ни звучало это слово, позаимствованное из европейского лексикона, оно верно отражало суть дела. Он подумал, что на протяжении нескольких месяцев был объектом всеобщего внимания. За ним неотступно следило множество внимательных глаз, его подслушивало множество ушей; и им с его возлюбленной был вынесен одинаковый приговор: их разлучали навсегда. И теперь все старательно делали вид, будто ни о чем не догадываются, и пришли на пати в честь покидающей их Элен Оленской.
В этом и был весь старый Нью-Йорк, предпочитавший обходиться без «кровопускания». Общество боялось скандалов, как чумы. В нем вежливость всегда ценилась больше, чем храбрость. Люди, устраивавшие сцены, считались дурно воспитанными; но с точки зрения добропорядочных членов общества, издержками воспитания страдал и тот, кто намеренно провоцировал их.