Нон-фикшн (хочу прочитать)
Anastasia246
- 5 131 книга

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Все люди делятся: на тех, кто любит чай или кофе; кто летает самолетом или едет поездом; вегетарианцев и мясоедов; кто выбирает пляжный или экскурсионный отдых; на оптимистов и пессимистов; интеллектуалов и простаков, и еще по тысяче разных параметров. В одном мы солидарны — не любим делиться личным пространством. Вынужденное соседство с чужими людьми всегда сложно. Даже если это приехавшие в гости родственники или друзья («гости хороши когда приезжают и когда уезжают»). Коммунальное бытование, если и не ад, то чистилище, от которого советского человека избавили хрущевки.
Кажется их не пнул только безногий: тонкие стены, тесные кухни, низкие потолки, совмещенные санузлы. Честно? Ни один из этих недостатков не казался мне критичным, когда мы ушли из общежития в съемную хрущевочку, Не кажется и теперь, когда успела пожить в самых разных локациях. Пусть небольшое и совсем не лакшери стайл, но отдельное и свое. Массовое жилищное строительство, начатое при Н.С.Хрущеве. вошло в обиход под его именем, хотя, строго говоря, хрущевки — это всего лишь семь лет, с 1957 по 1963 годы. Но более поздняя массовая поквартальная многоэтажная застройка во многом унаследовала те же стандарты. 4-комнатная квартира моей бабули, полученная в брежневском 1972 взамен дома под снос, имела такую же крохотную кухню и балкон вместо лоджии, а в тетиной «однушке» ванная с туалетом были совмещены.
Историк, культуролог, исследовательница российской и советской повседневности Наталия Лебина посвятила свою книгу хрущевке как социокультурному феномену. С чего начиналось, что предшествовало, что брали за образцы, как строилось. как менялась инфраструктура вокруг и бытовые привычки. А главное — как менялся человек. Вот смотрите, я очень люблю старый фильм "Дом. в котором мы живем", но лишь с этой книгой так отчетливо поняла, что его герои, получившие квартиры в этих просторных комнатах с высокими потолками - по сути так же обречены на ведение коммунального хозяйства, как жильцы какой-нибудь "Зойкиной квартиры" или "Вороньей слободки", пусть в более приятном обществе - выделялись квартиры передовикам производства и в целом образцовым гражданам. Но суть не менялась: советский человек обречен был на жизнь в коллективе даже в этих шедеврах сталинского ампира. За редким исключением: большим начальникам и творческой элите выпадало счастье жить в 5-6комнатных хоромах (в "Доме правительства" Юрия Слезкина про это отлично).
Вопрос в стране, за десятилетие превращенной из аграрной в индустриальную, с сопутствующим массовым притоком населения в города, стоял остро, а после массовых разрушений войны стал еще острее, и его даже пытались решать. Но имперская помпезность сталинского стиля никак не предполагала массового строительства. Комнаты вроде тех, что получили герои фильма, доставались единицам, да и они жили в коммуналках, остальные теснились друг у друга на голове. Курс на десталинизацию сделал возможными изменения в градостроительстве,. Помогло то, что: 1. с проблемой мы были не одиноки, вопрос строительства дешевого жилья стоял во всех европейских странах и можно было взять на вооружение их опыт; 2. появилась технология блочных панелей, на порядок ускорявшая и удешевлявшая строительство.
Франкфуртские дома в Германии, прафабы (prefabricated homes) в Англии, ашелемы во Франции - именно французский вариант был взят нами за основу. Чуть модифицированный, у них максимальная высота дешевого жилья HLM (une habitation à loyer modéré – жилье за умеренную плату) была 4 этажа. Так что жители хрущевок в каком-то смысле французы. Книга Лебиной эталонный нонфикшен: информативно, точно, подкреплено дополнительными сведениями технического и житейского толка, в меру эмоционально. Отдельно про кухню и ванну с туалетом, про жилые комнаты, про меблировку внутри и инфраструктуру снаружи. Про особую общность и особый микроклимат (даже в буквальном смысле), которые складывались вокруг микрорайонов.
"Хрущевка" написана с большой любовью, но без излишних сантиментов, и мне был интересно все время.

А, знаете, я очень хорошо помню, как моя семья ясным июньским днем въехала в такую вот хрущевку, о каких рассказывает автор, и была счастлива в ней все двенадцать лет, пока мы не переехали на другую квартиру. Под ее окнами родители посадили клен и ясень, внизу соседки разбивали крошечные палисадники с ноготками и душистым горошком, напротив дома были беседки детского сада, а во дворе стояли столбики, между которыми натягивали веревки, и летом и зимой сушилось белье и играла детвора. Квартира была угловая, глазастая и светлая от окон, по утрам косые солнечные лучи падали на крашеные деревянные половицы, каждая из которых была уникальна, и все это всегда переполняло меня неповторимым чувством радости, покоя и защищенности, оптимистичным предвкушением нового дня и целой жизни впереди. На кухне на стене напротив окна родители обвели мелом два своих профиля и силуэты всего, что обычно стояло на столе за завтраком – кофейника, чашек, сахарницы с торчащей из нее ложкой-ракушкой, вазочкой болгарского абрикосового джема… Эта хрущевка была целой эпохой в жизни нашей семьи, и у меня остались о ней самые нежные воспоминания, какие только и могут быть в детстве, когда мало задумываешься о метраже и престижности жилища – главное, что это твой родной дом. Не скажу, чтобы потом, уже, как говорится, из других локусов и топосов, мне приходилось как-то ностальгировать по этому поводу, но эта маленькая и полностью наша/своя квартирка выполнила свою роль уютного семейного гнезда, став в каком-то смысле моим личным символом фамилистичности.
https://yandex.ru/video/preview/5011074992366336654
Собственно, эту книгу я и взялась читать в желании воскресить сходные воспоминания. Вы можете считать меня наивной, сентиментальной, глуповатой или слишком «советской», но мне хотелось еще раз оживить тогдашние эмоции, привести их в движение, дав возможность реконструировать какие-то утраченные со временем подробности нашей тогдашней жизни. Но… авторский текст сразу пошел вразрез с моей памятью из-за избыточности чужих (да нередко и чуждых!) контекстов и коннотаций. Теперь я, конечно, жалею, что вопреки завету Канта, с этой книгой я мысленно вернула себя в то место, где была счастлива, и книжные контексты обманули меня под маской представленных Н. Лебиной тогдашнего большого и малого пространства. Не то чтобы я жалею, что прочитала ее, просто это оказалось не в моей оптике, не в моей семантике, и я предпочла оставить кесарю кесарево. Чужая пристрастность мне оказалась ненужной.
Читалось довольно монотонно, книга была малоинформативной, но многооценочной. Почему-то особенно раздражал настырно присутствующий образ песика Фафика, который придавал обсуждаемому содержанию слегка ёрнический характер, в то время как я рассчитывала на нейтральность и, пусть даже квазинаучную, отстраненность. Еще мне сильно мешало отсутствие фотографий реальных людей в хрущевских интерьерах, их подмена описанием картин, карикатур из «Крокодила» и цитат из давно уже не читаемой никем литературы в качестве свидетельств и аргументов. Было в этом что-то неживое, но навязчиво транслирующее авторское отношение, которое мне не хотелось пускать в свое светлое прошлое.
Да, я субъективна, я пристрастна, я “born in USSR”, но читая, не раз думала, что из сегодняшней перспективы все видится и осмысляется иначе, чем в момент исторического проживания и переживания реальности, но объективнее ли? Предметы реставрировать легко, ментальность – трудно, почти невозможно, остается только научно-популярно спекулировать на подобных темах. Автор просто безапелляционно минимизировала или вынесла за скобки все то, что выпадало из логики ее анализа, убрав психологическую многоцветность любого обсуждаемого ею явления и, несмотря на множество контекстов, сделав феномен хрущевки одномерным и серо-желтым, как выгоревшая фотография. Для меня же хрущевка всегда – дитя того времени, в которое, может, и вообще не стоит вписывать и вчитывать сегодняшние смыслы. Просто принять ее как есть, потому что ничем другим она, скорее всего, тогда и быть не могла.
Но, пожалуй, главное негативное впечатление от книги - то, что я воспринимала автора находящейся в какой-то внутренней политизированной оппозиции к предмету своего анализа. В итоге от нее остался неприятный осадок, как от осквернения чего-то, что не должно было бы быть оскверненным. Хрущевка ничем не виновата перед Н. Лебиной.

Любопытная книжка об образцовых квартирах среднего достатка попалась мне на глаза.
Имидж жилья под названием "хрущёвка" в обществе до сих пор имеет слегка негативную окраску; моя подруга живёт в такой квартире (очень даже хорошая квартира, две комнаты, совмещённый, правда, санузел, но те, кто к нему привыкли, привыкли уж навсегда, плюс тёмная комната, у меня вот такой, к примеру, в моей "панельке" нет! Зелёный тихий район, рядом администрация, участковый пункт, Сбер и Wildberries, что ещё для жизни нужно :D)
В доступной манере изложена история зарождения такого проекта, и далее подробно, по пунктам — экстерьер и интерьер, кухня (больше всего ждала и больше всего понравилось!), ванная и туалет (гаванна), спальни и остальные комнаты. А между уместилась история оттепели в СССР вкратце.
Очень много отсылок к карикатурам журнала "Крокодил" (они тут в изобилии), к литературе тех времён, где упоминаются "хрущёвки", к образам квартир в театре и кино.
Как впихнуть невпихуемое в компактное прогрессивное жильё? Большой вопрос, и постановления Совета министров с ценными советами сыпались одно за другим.
Для общего развития было очень познавательно.
И да, наша страна была не единственной, где возводили типовое жильё в краткие сроки — Франция и Германия не отставали, а ещё и опережали нас в этом.

Одновременно в послевоенной Европе развернулось строительство доступного муниципального жилья с довольно скромными габаритами. В качестве доказательства достаточно привести данные о высоте потолков в европейских типовых домах: Австрия – 2,25 метра, Бельгия – 2,3–2,5 метра, Великобритания – 2,28 метра, Голландия – 2,6 метра, Дания – 2,8 метра, Италия – 2,5–2,8 метра, Норвегия – 2,35–2,5 метра, Португалия – 2,7–2,8 метра, Франция – 2,5 метра, Финляндия – 2,5 метра, Швеция – 2,5 метра.

В книге Михаила Мельниченко «Советский анекдот: Указатель сюжетов» удалось обнаружить лишь одну шутку по поводу узких коридоров и лестниц в «хрущевках»: «В одной из… квартир идет свадьба. Двери квартиры открыты настежь… и вдруг в эту квартиру заносят гроб, проносят вокруг свадебного стола и выходят. „Вы что, с ума сошли, ведь здесь же свадьба!“ — „Вы уж извините, но нам никак на лестничной площадке нельзя было развернуться“».

И всё же реальную живость научно-популярному тексту, к тому же историко-антропологическому, конечно, придают нарративные материалы. В источниках личного происхождения, как правило, лучше отражены детали быта и разнообразные эмоции. Эти качества во многом присущи и произведениям художественной литературы, написанным во время или сразу после тех или иных исторических событий. Историки давно и многократно обсуждали ценность литературного нарратива для реконструкции прошлого. Лев Гумилев в 1972 году в статье со знаковым названием «Может ли произведение изящной литературы быть историческим источником?» писал: «Каждое великое и даже малое произведение литературы может быть историческим источником... как факт, знаменующий идеи и мотивы эпохи...»


















Другие издания
