Мифы Ктулху. Самое полное собрание ужасов

Во всем этом постоянно и упорно чудилась некая ошеломляющая тайна, обещание будущих открытий, словно между кошмарных нагих шпилей открывались зловещие врата в заповедное царство снов, где мрачные бездны таили в себе отдаленные времена, пространства, иные измерения. было трудно отделаться от чувства что встретился с некой злой силой - хребтами безумия, дальние склоны которых обрываются в проклятую бездну, край земли.

На пустынные вершины порывами налетал жуткий антарктический ветер, в его завываниях чудились иной раз живые ноты отчаяния;затрагивая какие-то подсознательные воспоминания, этот разноголосый плач будил во мне смутные страхи.

Чудовищным, невозможным, невероятным было то, что я видел - неподвластным человеческому рассудку, разве лишь в самые чёрные, предрассветные часы бессонных ночей.

Но причудливей всего были их головы, нарушавшие все известные законы природы. Сравнить их было не с чем - в один миг я вспомнил черепа кошек, лягушек, мифических сатиров и людские.

Вода чернела в глубине
Подобьем ведьминской отравы,
В которую кладутся травы,
Что полнолуньем налиты.
Я наклонился над обрывом
И, в нетерпении своем,
Узрел такое с высоты:
На берегу, как слизи ком,
Трон Смерти высился кичливо,
Бросая тень на все кругом…

Мне не давал покоя инстинкт искателя необычного и неизвестного, тот, что заставил меня скитаться по земле, в её далёких, древних запретных уголках.

Мой разум одолевали безумные мысли, слова и предостережения арабских прорицателей будто бы неслись над пустыней из ведомых людям земель в землю, на которую никто из них не осмеливался вступить.

Он был здесь ещё до того как заложили Мемфис, до того как в печах обжигали кирпичи Вавилона. Нет легенды столь древней, что сохранила бы его настоящее имя, не откуда узнать, кипела ли в нём жизнь, но чей-то шёпот у ночного костра, бормотание старух в шатрах шейхов могли поведать, что ни одно из племён пустыни не смело приблизиться к нему, и никто не узнал почему.

Однако даже в столь отчаянный момент самый жуткий страх у меня в душе вызывали отнюдь не сомнения в надежности моих временных бастионов — нет, меня буквально начинало колотить при одной лишь мысли о том, что за все это время никто из моих преследователей не произнес и даже не пробормотал на фоне непрерывного, запыхавшегося сопения, ворчания и приглушенного, завывающего гавканья ни одного членораздельного слова.

Над чем не властен тлен, то не мертво, Смерть ожидает смерть, верней всего.