Иные

От немецких детей остались имена на изголовьях, стенах и могильных камнях — от Боруха не осталось ничего, словно его никогда не существовало.

— Мои дети. Сегодня мы прощаемся с Борухом, который ушел от нас слишком рано. Я разделяю ваши горе и боль. И все же я должен сказать: я рад, что вы все еще живы. Вы доказали, что можете защитить себя и своих друзей, когда на вас нападают.

Слезы вскипали на глазах, и Катарина впервые дала им волю. Никто не смотрел на нее, не оценивал — больше не нужно было соответствовать, тянуться, прилагая сверхусилия. И Катарина разрешила себе быть обыкновенным человеком. Обыкновенной женщиной. Матерью, потерявшей ребенка.

Она нашла тело на рассвете, когда, разобравшись с русским солдатом, побежала проверить детей. Ансельм, Гюнтер и другие мальчики принесли его и уложили в постель, накрыв одеялом, так что сначала Катарина подумала, будто Борух спит. Но прямо на ее глазах кровь пропитывала одеяло, а сам он, заостренный и застывший, уже не дышал.

— Он не страдал, — тихо сказала Далия, подойдя и взяв Катарину за руку. — Герр Нойманн сделал так, чтобы он ушел без боли.

Борух не был ей родным ни по крови, ни по вере, но она приняла его как сына — а теперь обмыла и завернула в саван, стараясь, чтобы не дрожали руки. Она думала, что замок убережет мальчика от лагерей и голода, а вышло только хуже. Может быть, стоило его отпустить

Поистине нет ничего страшнее для матери, чем хоронить своих детей.

Провожать мертвецов — скорбное обязательство всякой одинокой женщины, которой не довелось стать настоящей матерью. В юности ты — дверь для новых живых, но, когда она закрывается, становишься молчаливой привратницей у последнего выхода.

Мелкие жадные люди всегда будут бороться за власть и развязывать войны

Не можешь выбраться? Вот и я не смог. Просто дороги нет. Как в сказке про черного мельника, помнишь?..

После того как Борух смог себя отстоять, между ним и Ансельмом установилось напряженное перемирие. Но сегодняшнее утро изменило все. «Мы одна семья», — звучало в его правом ухе голосом Далии. «Мы одна семья», — сказал он сам Квашне, а через него и других мальчишек — Ансельму. И Ансельм ему кивнул: да, теперь так и есть.