Война

– Я люблю тебя, – признается он.

Я не дышу.

– Я люблю тебя, Мириам, – повторяет он. – До прошлой ночи я не знал, что это такое – то странное счастье, которое я чувствовал рядом с тобой. А теперь знаю. Когда я рядом с тобой, мне кажется, будто у меня внутри солнце. Благодаря тебе все становится ярче, полнее, лучше.

Не знаю, как защититься от этого. И раньше не знала. Я могу вынести жестокость Войны, могу пережить насилие. Но его любовь разбивает мне сердце.

– Я люблю тебя, – продолжает он, – но до сих пор это разрушало нас обоих. – Он качает головой. – Я не допущу, чтобы так продолжалось. Я ранил тебя и обидел, и я изменюсь – клянусь, что изменюсь.

– Есть кое-что, что тебе следует знать, жена, – говорит он, отстраняясь. – За всю мою жизнь был только один вид любви...

У меня перехватывает дыхание от этого слова.

– ...который я знал, – продолжает он. – И это тоска. Это все, что можно найтина поле битвы. Тоска настолько глубокая, что никогда не проходит. Любовь – это надежда, которая несет мужчину через темные ночи, но не более того.

Я хмурюсь.

– Почему ты говоришь мне это?

– Это то, что я чувствовал, когда мы были в разлуке. Тоску. Для меня это так же знакомо, как взмах меча, – говорит он. – Я ненавидел свою пустую постель и одинокий шатер, но это то, что я всегда знал. Быть с тобой – нечто новое, я хочу этого, но не понимаю.

– У меня были отношения с тремя мужчинами. И только... – я набираю в грудь воздуха и с трудом заставляю себя продолжать: – И только с одним у меня был секс.

Да и то всего два раза. Сложно крутить любовь, когда противозачаточных не достать.

– И кто это был? – выражение лица Войны становится более кровожадным.

– А кто был у тебя? – парирую я.

Если Война ждет, что я расскажу ему о своем сексуальном опыте, то и я жду от него того же. Он зловеще улыбается.

– Очень много тех, кто тянется к власти, хочет получить ее любой ценой. Это заманчиво, соблазнительно – как съесть десерт до ужина. Все, кто у меня был, сами приходили ко мне и предлагали себя. Нет ничего приятнее совокупления после битвы.

Не могу понять, пытается ли Война меня этим оттолкнуть, или просто поглощен своими извращенными мыслями.

– Но в конце концов, – продолжает он, – все они были только для секса, не более того. До сих пор я никогда не имел дела со сложными чувствами.

Это он меня имеет в виду.

– Так зачем начинать сейчас?

– Потому что ты здесь. Окажись ты рядом в тот день, когда я проснулся, я начал бы тогда. Дело вовсе не в том, когда, а в том, кто мешал моему сердцу проснуться.

Я была готова к тому, что Война вот-вот оттолкнет меня, но теперь чувствовала, что не готова к этому. Его слова выводят меня из равновесия, от них мне немного не по себе.

– И что ты думаешь об этом? О том, что твое сердце проснулось? – осторожно спрашиваю я, глядя на него.

– Я в восторге, – снова такой же твердый ответ, к которому я не готова.

Он наклоняется ближе.

– Это так же захватывающе, как война.

– Что случилось с Мором? – интересуюсь я.

Ужас поселился в Иерусалиме, когда до нас дошли новости о том, что Всадник Апокалипсиса разносит чуму по Северной Америке. Но вскоре после этого поползли слухи, что Мор исчез. Не уверена, что кто-то поверил в то, что он действительно исчез. Один раз нас уже одурачили подобным объяснением, когда Всадники впервые ступили на землю.

Однако Мор так и не вернулся. Вместо него пришел Война.

– Завоеватель был повержен, – отвечает Всадник.

– Завоеватель? – переспрашиваю его. – Это ты о Море?

Война слегка склоняет голову.

– Я думала, вы бессмертны, – замечаю я.

– А я и не сказал, что брат умер.

Прищурившись, смотрю на его профиль. Как Всадник одновременно может быть жив и повержен?

– У тебя недобрый взгляд, жена, – говорит Война, посмотрев на меня. – О чем бы ты ни думала, прекращай.

– Расскажи о нем, – прошу я. – О Море.

Война долго молчит. Его подведенные глаза смотрят на меня слишком внимательно.

– Хочешь знать, как остановили Мора?

Конечно, хочу! Я даже не представляла, что Всадника можно остановить. И вдруг слова Войны достигают моего сознания.

– Значит, его кто-то остановил? – Пытаюсь представить Мора, скованного цепями, лишенного возможности продолжать свою смертоносную миссию.

Война удобнее садится в седле.

– Боюсь, эту историю я расскажу в другой раз, – твердо заявляет он. – Но есть кое-что, что тебе следует узнать прямо сейчас.

Я поднимаю брови: неужели?

Война бросает на меня свирепый взгляд:

– Мой брат потерпел неудачу. Со мной такого не будет.

Наверное, Всадник ожидал, что его слова испугают меня, но единственная мысль, которая крутится сейчас у меня в голове: Мор потерпел неудачу. Какой бы ни была его миссия, он ее провалил.

Значит... Всадников можно остановить!

Война не знает, о чем я думаю, и продолжает:

– Мор, может, и был завоевателем, однако я жажду не побеждать, женщина. Я желаю разрушать.

– Что тебе от меня нужно? – интересуюсь, поддевая носком камушек.

Скорее ощущаю, чем вижу, как Война вновь всматривается в мое лицо:

– Разве это не очевидно?

Ловлю его взгляд:

– Нет.

Не очевидно. Из тех немногих историй, что я слышала, я узнала, что у него целый гарем – чертов гигантский гарем! – а ко мне он за все время прикоснулся всего лишь раз, но тем не менее объявил своей женой.

– Я скажу тебе, если хочешь, – говорит он с обманчивой мягкостью.

– Давай, – мой пульс учащается.

– Ты должна сдаться.

Наступает тишина.

Понятия не имею, что означают эти его слова, но о цепях и безудержном сексе речи не было. Черт побери! При правильных обстоятельствах (например, упившись до беспамятства), я бы даже повелась.

– Сдаться? – эхом отзываюсь я. – Но я уже сдалась.

– Нет, – твердо повторяет Всадник.

Да он издевается! Я простилась с привычной жизнью, только потому что ему так было удобно. Если это не означает «сдаться», что тогда? Чем дольше я прокручиваю в голове эти мысли, тем сильнее растет мое раздражение.

– Мы обсудили, какой ты особенный и как сложно тебя, такого особенного, понять, но обо мне не было сказано ни слова, – говорю я. – Я не хочу, чтобы ты был моим мужем, не принимаю тебя и, какие бы твой бог ни строил планы насчет меня и всего этого мира, буду сражаться до последнего. Ах да, и ни за что, никогда ни сдамся тебе, негодяй!

Война недобро усмехается, и волосы у меня на затылке встают дыбом.

– Сражайся сколько угодно, жена. В сражениях я лучший. В этой битве тебе не победить.

– Тебе не жарко? – спрашиваю его, меняя тему.

Я бы на его месте чувствовала себя ужасно. Кожа доспехов задерживает жар. Я бы уже обливалась пóтом, а он выглядит раздражающе невозмутимым.

– Неужели жена беспокоится о моем самочувствии?

Я смотрю на конюшни, виднеющиеся впереди.

– О, я и забыла... ты же привык к жаре, – говорю я вместо ответа. – Слышала, в Аду в это время года особенно жарко.

Чувствую на себе тяжелый взгляд Войны.

– Считаешь, я – демон? – интересуется он.

– Не исключаю этого...– прищурившись, всматриваюсь в здания,возвышающиеся впереди.

– Странно быть человеком, – наконец говорит Война. – Я долго, очень долго наблюдал за людьми, пытаясь понять, каково это – быть человеком, но никак не мог этого почувствовать. Я не понимал истинного блаженства от прикосновения к женщине, от вкусной еды или от ощущения солнца на коже. Обо всем этом я знал, но не понимал, пока не стал мужчиной. Но есть вещи, которых я все еще не понимаю, – замечает он тихо, будто размышляет вслух.

Возможно, Война не осознает, но он удивительно хорош, когда одной ногой он будто стоит в этом мире, а второй – в другом.

– Чего же ты не понимаешь? –спрашиваю я.

– Что такое утрата, – говорит он. И после паузы продолжает. – На войне это встречается часто, но я никогда не сталкивался с этим.

– Раз уж мы женаты, лучше нам поладить.

– Мы не женаты, – повторяю я впятимиллиардный раз.

– Женаты.

Оптимист!

– Ты заставил зомби меня лапать!

Что ж, кажется, я еще не совсем остыла после того возвращения в лагерь. Имею на это полное право! От меня потом два дня несло мертвечиной.

– Ты бы не стала слушать, – говорит он.

– Нет, это ты не стал слушать! – повышаю я голос. О да, сейчас я готова снова выскочить на поле сражения и дать ему бой.

– Ты слишком привык командовать. Решил, что и мной тоже можешь?

– Конечно, я могу.

Я задушила бы его голыми руками, но боюсь, мне это не сойдет с рук.

– Брак устроен иначе, – говорю я, пытаясь сдерживаться. – По крайне мере, хороший брак. А ты ведь хочешь, чтобы у нас все было хорошо?

Почему я вообще пытаюсь его урезонить?

Он долго смотрит на меня.

– Конечно, жена.

– Тогда ты должен прислушиваться ко мне и уважать мое мнение.

Казалось бы, два самых очевидных правила брака, но Войне они неведомы.

– А тебе нужно уважать мою вою, – отвечает он. – Как моя жена, ты должна быть покорной в тех редких случаях, когда я от тебя этого требую.

Покорной?

Кровавая пелена застилает мои глаза.

– Я требую развод.

– Нет.

– Я не собираюсь быть покорной! Черт возьми, даже ты не хочешь, чтобы я тебе покорялась. Я уверена, что ты этого не хочешь.

Его явно окружают сплошные женоненавистники. Война проводит рукой по лицу, в луче солнечного света вспыхивает одно из его колец.

– Такое ощущение, что меня бьют моим же мечом, – бормочет он. – Хорошо. Я постараюсь больше... уважать твое мнение... даже если оно абсурдно.

Я таращу на него глаза.

– И буду прислушиваться к твоим мягким смертным желаниям. Но взамен ты должна прислушиваться к моей воле, когда я ее выскажу.

– Прислушаюсь, – киваю я.

Я просто не могу с ней не согласиться.

– Отлично.

У него довольный вид.

Я просто безучастно смотрю на него.

Нам предстоит долгий путь.