Война

– Я был болью, насилием и жестокостью, враждой и потерей. Я питался кровью и страхом. Я не мог представить себе жизнь, потому что был поглощен смертью. Но потом мне было дано это тело, и внезапно все изменилось. Я впервые получил возможность наблюдать человеческую природу вне поля брани. Более того, я почувствовал, какого это – жить за пределами поля брани.

Лицо Войны открыто, и сейчас он неожиданно выглядит совсем юным.

– Это очень расстроило меня, жена. В человеческой природе оказалось так много того, о чем я не знал, пока не жил и не ходил среди вас. Я чувствовал, как эта природа волнуется и возмущается во мне. Я считал, что поддаваться этим чувствам – слабость, которой подвержены только смертные. Однако, встретив тебя, я начал желать того, о чем никогда даже подумать не мог – вещей, которые некогда отвергал. Сначала я поддался новым чувствам к тебе – ведь я верил, что ты послана мне Богом. Предполагалось, что я должен познать, что такое дружба и сострадание, потому что их дал Он. Предполагалось, что я должен взять тебя в жены, потому что Он вручил тебя мне. И это не было ошибкой. Но постепенно, мало-помалу причины стали меняться. Меня влекло к тебе уже не потому, что так следовало. Я жаждал твоего общества, твоих улыбок, твоего неистового гнева и острого языка, потому что они приносили мне такую же радость, что и битва. Мир расцвел, обрел краски. Впервые я начал по-настоящему чувствовать это тело и каждое движение чувств в нем.

Для меня это полная неожиданность. Я и понятия не имела, что на протяжении этих странных, непростых недель, когда все казалось мне абсолютно безнадежным, Война менялся. Что он начал меняться еще до того, как дал мне клятву.

– Теперь я понимаю, – продолжает он, – что такое жизнь и что такое – быть человеком.

– Твой тюфяк тот, что с одеялами, - сообщает Война, отстегивая нагрудную пластину доспехов.

Черт! Теперь точно буду чувствовать себя его должницей.

– Твой выглядит жестковатым, - замечаю я.

Война снимает последний доспех.

– Я не был бы порядочным мужем, если бы не позаботился о своей жене.

Ох уж эти его правила порядочного мужа. Я осматриваюсь.

– А где цепи, которыми ты должен меня приковывать?

Почти уверена, что этот пункт есть в списке вещей, которые должны быть у любого порядочного мужа.

– К сожалению, упакованы вместе с моим шатром, – спокойно отвечает Война, и я даже верю! Вполне возможно, что это не шутка. Но тут на его лице проступает хитрая улыбка.

– Тогда в следующий раз, – усмехаюсь я.

– Ловлю тебя на слове, жена.

– Мириам, мне кажется, ты ускользаешь из моих рук, как песок сквозь пальцы, – шепчет Война мне на ухо. – Скажи, что я сделал не так.

– Все, – устало отвечаю я.

Он заставляет меня посмотреть на него.

– Человеческое сердце можно излечить, – говорит он, словно это я должна изменить свою точку зрения.

– А твое? – спрашиваю.

Он смотрит на меня:

– И это уменьшит твою ненависть ко мне?

Не знаю.

– Я не потеряю тебя, – твердо говорит Война. – Я пощадил тебя тогда, в Иерусалиме, потому что ты – моя. Я сделаю все, чтобы так было и дальше, чего бы мне это ни стоило.

– Куда мы едем? – спрашиваю я Войну.

– К океану.

К океану. Мое сердце пропускает удар.

Повсюду вода и огонь, и... эта боль. Боль, ничего, кроме боли. От ее острых укусов перехватывает дыхание.

Я семь лет не была у океана.

– Все хорошо? – Всадник смотрит на меня.

Киваю, даже слишком быстро:

– Да, я в порядке!

Он на мгновение задерживает на мне взгляд и вновь поворачивается к дороге.

– За время существования человечества вы придумали сотни тысяч слов для всего, что только можно представить, но так и не научились выражать свои чувства.

– Они следуют за нами, – раздается голос Войны.

Не знаю, успокаивает он меня или предупреждает – возможно, ито, и другое.

– Как ты заставляешь их идти за собой? – спрашиваю. – В бою,а не только сейчас.

Одной клятвы верности недостаточно, чтобы заслужить преданностьармии, особенно после тех зверств, свидетелями которых все мы стали.

– Я не заставляю, – говорит Всадник. - Я не стремлюсьзаслужить их преданность. Моя миссия – судить их сердца.

Ответ звучит... по-библейски. Тревожно.

– А что насчет моего сердца? – спрашиваю я. – Ему ты ужевынес приговор?

Взгляд Войны останавливается на мне, и он мягко отвечает:

– Твое сердце для меня загадка. Но скоро мы узнаем правду.

– Оставайся со мной, Мириам. – Его рука скользит по моему бедру. – Спи с моем шатре. Делай свое оружие. Спорь со мной.

Я вглядываюсь в его лицо. Если бы он только знал, как заманчиво это звучит для одинокой девушки вроде меня. И говорит Всадник это в тот самый момент, когда я виновато нежусь в его объятиях. Прикосновения – роскошь, которой я слишком долго была лишена. Но в том-то и дело. Это роскошь. Роскошь, которую я не могу себе позволить, особенно с этим монстром.

– Нет, – отвечаю я. Сон развеивается, и Война вновь принимает свирепый вид. Теперь мне легче ему отказать. – Я подыграю, позволю называть себя женой, но никогда не буду с тобой по своей воле.

Рука Войны сильнее сжимается на моей талии, крепче притягивает меня к его телу.

– Хочешь знать правду, Мириам? Люди всегда говорят что-то подобное. Но их клятвы хрупки и со временем рушатся. Твоих речей я не боюсь, а вот тебе моих стоит остерегаться. Ибо я говорю: ты моя жена, ты подчинишься моей воле и станешь моей во всех смыслах этого слова еще до того, как я уничтожу этот мир.

– Тише, Деймос, – успокаивает он коня, поглаживая шкуру, отливающую алым.

Деймос? Он серьезно назвал так коня?

Всадник заглядывает в седельные сумки, достает воду и еду, а потом возвращается и протягивает их мне. Принимаю, быстро улыбнувшись в ответ. Его внимание на миг задерживается на моих губах, а затем Всадник вновь уходит,чтобы заняться лошадьми или, может быть, достать вещи из сумок.

Я провожаю его взглядом. Он сегодня странно добр со мной. Приходится напоминать себе: я видела, как он собственными руками убил множество людей – и я едва не попала в их число. Нельзя допустить, чтобы немного заботы и пара добрых слов вскружили мне голову.

– Ты чувствуешь что-нибудь? – окликаю я его. – Когда убиваешь.

Пришло время в очередной раз напомнить себе, что Война –плохой парень.

Он замирает, стоя ко мне спиной.

– Да.

Жду, что еще он скажет, но пауза затягивается.

– Чувствую жажду крови, возбуждение и глубокое удовлетворение от хорошо выполненной работы, – Всадник говорит так, словно речь идет о чем-то обыденном. О погоде, например, а не о массовом истреблении людей.

Он оборачивается ко мне.

– Я твой, а ты – моя, Мириам...

Меня охватывает дрожь от этих слов.

– ...но я не такой, как ты. Никогда не забывай этого.

Деймос – в греческой мифологии бог ужаса, один из сыновей Ареса и Афродиты.