
Книги строго "18+"
jump-jump
- 2 369 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Очень тяжело мне далась эта книга.
Знаете, есть такие истории, которые пронизаны светлой грустью и теплыми воспоминаниями. Они повествуют о потере, но в то же время полны чего-то доброго и уютного.
Так вот, в этой книге слишком мало светлой стороны. Оно и не удивительно. Муж главной героини Евы покончил с собой. Он не страдал неизлечимой болезнью, не имел финансовых трудностей, не переживал каких-то эмоциональных потрясений (по крайней мере, внешних) но в один день, в возрасте 33 лет просто закончил свою жизнь, не оставив даже записки.
Любимый муж, успешный фотограф, единственный наследник одной из самых влиятельных семей страны, не нашёл в себе сил и желания жить.
Книга повествует о том, как Ева справляется с потерей. От отчаяния, чувства вины и злости до принятия и эмоциональной стабильности. Это очень долгий и сложный путь, который полон подводных камней, препятствий и эмоциональных ям.
Тёплые воспоминания о первой встрече, свиданиях, свадьбе и планах на будущее перемежаются с болью, горем и отчаянием от потери частички себя, и не понимая, как жить дальше.
А ещё в книге поднимается тема межнациональных браков. Ева из нигерийской семьи, а её муж – из британской. У каждой семьи свои традиции и обычаи. Его мать не в восторге от выбора спутницы жизни и даже после смерти сына продолжает третировать невестку.
Тяжелая в эмоциональном плане книга, но стоит того, чтобы с ней познакомиться.

Они познакомились, когда Еве было 19. Он сделал ей предложение через две недели после знакомства, они скоропалительно поженились и были счастливы десять лет, несмотря на то, что никто не увидел бы в них идеальной пары: она чернокожая англичанка нигерийского происхождения, дочь врачей из большой дружной семьи, считает себя обыкновенной; он белый, красавец модельной внешности, единственный ребенок заносчивой снобки матери из семьи с третьим по величине состоянием Британии. Вы скептически подняли бровь? Что ж, "верится с трудом", но в жизни чего не бывает?
Они встретились, полюбили друг друга, поженились и были счастливы. А потом он покончил с собой. Когда в начале книги героиня-рассказчица сухо и деловито перечисляет, что надо знать о муже: был любовью всей ее жизни, казалось был счастлив, покончил с собой под Новый год - кажется даже, что она не особенно огорчена. На деле Ева в состоянии скорбного бесчувствия, иначе называемого психической анестезией, крайней степени депрессии, из которой она будет медленно, с трудом, не раз оступаясь, выкарабкиваться на всем протяжении книги, а мы станем следить за процессом с неослабевающим интересом.
Вы спросите: что за интерес, следить за чужими страданиями? Отвечаю: во-первых, не все страдания одинаково привлекательны, Франсуаза Саган как-то сказала, что если жизнь драма, то лучше плакать над ней в кабриолете, чем в автобусе - так вот, героиня оплакивает свою разбитую жизнь в метафорическом Бентли. Пока она лежит пластом или закатывает истерики и глушит боль никотином, алкоголем, препаратами - семья, друзья, просто знакомые носятся с ней как с золотым яичком.
А есть еще стерва-свекровь из золотого вестминстерского пула, не забыли? Ева, не желая и не стремясь к тому, является наследницей трастового фонда своего Квентина. Есть загадка: муж не оставил записки, объясняющей его поступок, или все-таки оставил? По ходу действия вскроется кое-что неожиданное, что заставит взглянуть на ситуацию совершенно иначе. И есть мощный этнический элемент, украшающий эту историю. Давно и не мной предсказано, что Черный континент будет для культуры XXI века тем же, чем стал латиноамериканский магический реализм для культуры ХХ, и Онии Нвабинели умело пользуется сегодняшним интересом к африканской экзотике.
Если вы не из числа тонкокожих "снежинок", "Когда-нибудь, возможно" вряд ли отзовется в вас восторгом абсолютного узнавания, особенно глубоких смыслов тоже не обещаю, НО: скучно не будет, гарантирую!

Всегда поражаюсь сценам с речами на похоронах в американских фильмах: люди, ещё не до конца навсегда распрощавшиеся с близкими, чей хладный труп лежит буквально в паре метров, толкают милые или шутливые спичи перед аудиторией, в то время как я, наблюдая за этим с дивана, могу лишь размазывать сопли по лицу. Наверное поэтому роман нигерийско-британской писательницы Онии Нвабинели «Когда-нибудь, возможно» показался мне таким честным и искренним: в нём, в отличие от голливудских драм, героиня, узнав о самоубийстве своего тридцатитрёхлетнего мужа, даёт волю слезам, грусти, злости и не стыдится признаться в том, что с уходом близкого человека, самыми счастливыми моментами дня для неё стали те тридцать секунд утром, когда, едва проснувшись, она ещё не осознаёт, что произошло.
Ева и Квентин по мнению других никогда не были идеальной парой. Он – британец с двойной фамилией, выходец из респектабельной семьи, подрабатывавший моделью. Она – дочь нигерийских мигрантов, чей диплом филолога никогда не сулил карьерных перспектив. Они встретились в колледже, через три года поженились, купили дом, а на одиннадцатом году совместной жизни Квентин вскрыл себе вену в бедре, заставив жену гадать, что же стало причиной такого поступка и насколько она на самом деле знала своего мужа.
Написанный от первого лица роман Нвабинели ни секунды не позволяет читателю наблюдать горе со стороны, он сразу же заставляет оказаться внутри него. Ева буквально живёт в скорби: её тело отказывается от еды, её разум ищет знаки от покойного мужа, а её окружение либо подавляет, либо диктует правила «приемлемого» траура. Одна из центральных тем книги – приватизация горя: свекровь обвиняет Еву в смерти сына, друзья и дальние родственники требуют от неё отчёт, будто её боль – их общее достояние, а незнакомцы, едва знавшие Кевина по его фотоработам, то и дело рассказывают, какую утрату им приходится переживать. В какой-то момент Ева понимает, что траур превратился в поле чужих интерпретаций, а её собственные чувства обесценены.
На этом фоне отчётливо звучит тема культурных различий. Писательница показывает напряжение между нигерийскими корнями героини и британской средой, в которой та выросла. В семье Евы горе принято проживать телесно, громко, через молитвы, объятия, бесконечные разговоры в сопровождении ритуалов. Семья Квентина, напротив, предпочитает подавленную сдержанность с поджатыми губами, приправленную обвинениями и осуждениями «неправильного» переживания утраты. Эти различия создают не только бытовые конфликты в рамках сюжета, но и внутренний раскол в героине: её скорбь как бы оказывается между мирами, не находя себе места в ни одной из традиций, и в то же время от бессилия цепляясь за обе.
Сравнивая роман Нвабинели с каноническими текстами об утрате, типа «Года магического мышления» Джоан Дидион, заметно, насколько они разные буквально во всём. Дидион рационализирует потерю, с документальной чёткостью фиксирует происходящее, строит из этого почти документ. Нвабинели, напротив, не боится хаоса. Язык её романа истеричен и местами фрагментарен, как само переживание горя. Утрата в нём совсем не повод или материал для анализа, а нескончаемая работа, когда каждый день нужно учиться жить заново.
В этом мне и видится упомянутая радикальная честность книги. Она разрушает привычные западные культурные табу, позволяя героине ненавидеть покойного мужа за «предательство», раздражаться на чужое сочувствие, уставать от собственных слёз. С помощью Евы Онии Нвабинели показывает, что горе может быть уродливым, эгоистичным, невыносимым, но от этого не менее настоящим. Она не пытается научить своего читателя красиво и «правильно» горевать, ей важнее рассказать о том, как жить, когда жить вообще больше не хочется.

Квентин не считал меня надёжным тылом. Свои горести муж держал при себе и, вероятно, хотел меня от них оградить. Наверное, не желал обременять ощущением, что я должна попытаться удержать его в этом мире, когда он сам уже настроился из него уйти.

Горе внушает вам, что вы исключительны, что кроме вас у него больше никого нет – словно оно не катится колесом по миру, ежедневно уничтожая миллионы жизней, и всё его нежеланное внимание сосредоточено только на вас.
















Другие издания

