Рецензия на книгу

• 

  Аноним18 сентября 2025 г.

  Вдоветь — горе терпеть

  Всегда поражаюсь сценам с речами на похоронах в американских фильмах: люди, ещё не до конца навсегда распрощавшиеся с близкими, чей хладный труп лежит буквально в паре метров, толкают милые или шутливые спичи перед аудиторией, в то время как я, наблюдая за этим с дивана, могу лишь размазывать сопли по лицу. Наверное поэтому роман нигерийско-британской писательницы Онии Нвабинели «Когда-нибудь, возможно» показался мне таким честным и искренним: в нём, в отличие от голливудских драм, героиня, узнав о самоубийстве своего тридцатитрёхлетнего мужа, даёт волю слезам, грусти, злости и не стыдится признаться в том, что с уходом близкого человека, самыми счастливыми моментами дня для неё стали те тридцать секунд утром, когда, едва проснувшись, она ещё не осознаёт, что произошло.

  Ева и Квентин по мнению других никогда не были идеальной парой. Он – британец с двойной фамилией, выходец из респектабельной семьи, подрабатывавший моделью. Она – дочь нигерийских мигрантов, чей диплом филолога никогда не сулил карьерных перспектив. Они встретились в колледже, через три года поженились, купили дом, а на одиннадцатом году совместной жизни Квентин вскрыл себе вену в бедре, заставив жену гадать, что же стало причиной такого поступка и насколько она на самом деле знала своего мужа.

  Написанный от первого лица роман Нвабинели ни секунды не позволяет читателю наблюдать горе со стороны, он сразу же заставляет оказаться внутри него. Ева буквально живёт в скорби: её тело отказывается от еды, её разум ищет знаки от покойного мужа, а её окружение либо подавляет, либо диктует правила «приемлемого» траура. Одна из центральных тем книги – приватизация горя: свекровь обвиняет Еву в смерти сына, друзья и дальние родственники требуют от неё отчёт, будто её боль – их общее достояние, а незнакомцы, едва знавшие Кевина по его фотоработам, то и дело рассказывают, какую утрату им приходится переживать. В какой-то момент Ева понимает, что траур превратился в поле чужих интерпретаций, а её собственные чувства обесценены.

  На этом фоне отчётливо звучит тема культурных различий. Писательница показывает напряжение между нигерийскими корнями героини и британской средой, в которой та выросла. В семье Евы горе принято проживать телесно, громко, через молитвы, объятия, бесконечные разговоры в сопровождении ритуалов. Семья Квентина, напротив, предпочитает подавленную сдержанность с поджатыми губами, приправленную обвинениями и осуждениями «неправильного» переживания утраты. Эти различия создают не только бытовые конфликты в рамках сюжета, но и внутренний раскол в героине: её скорбь как бы оказывается между мирами, не находя себе места в ни одной из традиций, и в то же время от бессилия цепляясь за обе.

  Сравнивая роман Нвабинели с каноническими текстами об утрате, типа «Года магического мышления» Джоан Дидион, заметно, насколько они разные буквально во всём. Дидион рационализирует потерю, с документальной чёткостью фиксирует происходящее, строит из этого почти документ. Нвабинели, напротив, не боится хаоса. Язык её романа истеричен и местами фрагментарен, как само переживание горя. Утрата в нём совсем не повод или материал для анализа, а нескончаемая работа, когда каждый день нужно учиться жить заново.

  В этом мне и видится упомянутая радикальная честность книги. Она разрушает привычные западные культурные табу, позволяя героине ненавидеть покойного мужа за «предательство», раздражаться на чужое сочувствие, уставать от собственных слёз. С помощью Евы Онии Нвабинели показывает, что горе может быть уродливым, эгоистичным, невыносимым, но от этого не менее настоящим. Она не пытается научить своего читателя красиво и «правильно» горевать, ей важнее рассказать о том, как жить, когда жить вообще больше не хочется.

  33

  384