Вечер у Клэр

— Почему ты так долго сидишь на террасе? — спрашивал я. –Я погружаюсь в задумчивость, — отвечал Виталий и придавал этому выражению такой оттенок, точно он действительно погружался в задумчивость – как в воду или ванну.

Я не любил людей, употребляющих уменьшительные в ироническом смысле: нет более мелкой и бессильной подлости в языке. /Вечер у Клер/

Бить детей вообще нельзя!

Я был не больше и не меньше образован, чем всё мое невежественное поколение.

Но красные тоже правы, и зеленые тоже, а если бы были еще оранжевые и фиолетовые, то и те были бы в равной степени правы.

Те, которые были очень трусливы, боялись смерти потому, что сила их слепой привязанности к жизни была необычайно велика; те, которые не боялись, обладали той же странной жизненной силой — потому что только душевно сильный человек может быть храбрым.

Я ответил, что все-таки пойду воевать за белых, так как они побеждаемые.

– Это гимназический сентиментализм, – терпеливо сказал Виталий. – Ну хорошо, я скажу тебе то, что думаю. Не то, что можно вывести из анализа сил, направляющих нынешние события, а мое собственное убеждение. Не забывай, что я офицер и консерватор с почти феодальными представлениями о чести и праве.

- Что же ты думаешь?

Он вздохнул:
– Правда на стороне красных.

"Все дальше и дальше беззвучно скользят лошадиные спины; мы возвращаемся домой, а отец неподвижно лежит там; с ним погиб я, и мой чудесный корабль, и остров с белыми зданиями, который я открыл в Индийском океане"

Он был очень умён и наблюдателен и обладал творческим даром создавать смешное из того, в чём другой не нашёл бы его, без которого юмор всегда бывает несколько вял.

...его доброта и снисходительность объяснялись, как мне казалось, этим, почти всегда одинаковы и безразличным, отношением ко всем.