Ночь в Лиссабоне. Тени в раю

Или я не просто потерял ее, но теряю теперь еще раз, каждую секунду понемногу, оттого что воспоминание медленно угасает?

Почти каждый был за мир, как всегда на кануне катастрофы.

Не надо культивировать воспоминания, надо держаться от них подальше, чтобы они не удушили тебя, как лианы в девственном лесу.

Чтобы не спугнуть ожидание, надо прежде всего чего-то ждать.

Про щастя говориш щонайбільше п'ять хвилин. Там нема про що розповідати: ти щасливий,і край. А про нещастя можна розповідати цілодобово.

Чудо, когда его переживаешь, никогда не бывает совершенным, таким его делает только память... и если счастье умерло, оно ведь больше не может измениться и стать разочарованием.

На его лице играла сытая, презрительеная ухмылка человека, который никогда не бывал в подобной ситуации и оттого уверен, что выдержал бы ее как хрестоматийный герой. Такие типы всегда не выдерживают.

Мы покойники. Оба. У нас больше нет законов. Ты мертв, с мертвым паспортом, а я умерла сегодня в больнице. Глянь на нашу одежду! Словно пестрые и золотые летучие мыши, мы порхаем в умершем столетии. Его называли прекрасным, и оно таким и было, со своими менуэтами, изяществом и флером рококо... но в конце его стояла гильотина, как она стоит всегда и всюду, холодным утром после каждого праздника, сверкающая и неумолимая.

Может статься, когда-нибудь наше время назовут временем иронии.  Разумеется, не остроумной иронии восемнадцатого столетия, а недобровольной и, во всяком случае, злой или глупой иронии нашей неуклюжей эпохи прогресса в технике и регресса в культуре.