Простодурсен. Зима от начала до конца

К счастью, голова у Октавы была так устроена, что в ней всё время ходил по кругу поезд гениальных идей. И одна из них как раз блеснула на повороте.

Сдобсен вдруг почувствовал, что, утешая Октаву, утешается сам. Как будто бы утешение действует утешительно в обе стороны и достаётся равно и утешаемому, и утешителю.

н репетировал поклоны, чтобы раскланяться после выступления. И разучивал вступительную речь:

– Уважаемая публика! Дорогие жители нашей приречной страны! Для меня большая радость…

– Не мог бы ты помолчать минутку? – попросил Простодурсен.

Простодурсен достал из кармана стакан. Он был наполовину полон отличным блескучим порошком. Простодурсен посыпал им Утёнка.

– Я тоже хочу быть красивым, – сказал Утёнок.

– Ты очень красивый, – ответил Простодурсен.

– Но ты должен меня украсить. Сам вон в белой рубашке и вообще. Надо меня чем-то посыпать или приклеить к перьям блёстки, например.

У него даже голова закружилась от восторга – какой гениальный номер он придумал. И он упал со стула. Пришлось Простодурсену поднимать его, гладить и успокаивать.

А на улице был мир и покой. Луна светила, река струилась, а снег лежал такой же, каким его высыпало из себя небо.

– Значит, – спросил Ковригсен, – у тебя всё хорошо?
– Нет. У меня всё всегда нехорошо. И это хорошо. Потому что если всё долго будет хорошо, к этому недолго и привыкнуть, а когда потом всё снова станет нехорошо, то…
– То что? – спросил Ковригсен.
– Вот именно – что тогда?
– Не знаю, – ответил Ковригсен.
– Вот и я не знаю.

Утёнок давно взял за правило: когда всё усложняется и становится непонятным, надо разглядывать небо. Он находил утешение в этом огромном куполе, который нигде не начинается и тем более нигде не кончается.

– Долго ещё? – спросил Утёнок.

– Мы только встали, – ответил Простодурсен.

– Ты так же ответил, когда я спрашивал в прошлый раз.

– Но ты спрашивал минуту назад.