Вспоминая моих несчастных шлюшек

Эту книгу я точно никогда не буду рекомендовать. И в идеале хотелось бы забыть.

Повествование идёт от лица старого мужчины Эль Сабио, никогда не состоявший в отношениях в привычном понимании, предпочитающего услуги представительниц древнейшей профессии с самых юных лет. И даже имеющий в знакомых держательницу борделя. Да, он уважаемый человек 90 лет, вполне состоятельный, а потому может себе позволить сумасбродство - и он решает, что хочет девочку, для которой станет первым мужчиной.

Девочку из бедной семьи ему добывают, моют, красят, опаивают, чтобы вела себя спокойно... и старик, предприняв неудачную попытку соития, любуется спящим ребёнком, не прикасаясь, платит за ночь, уходит и снова требует эту девочку. И картина повторяется: девочку доставляют в комнату борделя, красят, "успокаивают", она спит, дед любуется (даже главным героем назвать его не могу), вспоминая свою бурную жизнь и женщин. (Как в анекдоте: Вы жалуетесь или хвастаетесь?)

Понятно, что другой менталитет, иное время, но сама задумка...Явно, общечеловеческие ценности ГГ не близки. Да, Эль Сабио в конце проникается чувствами к этой несчастной девочке, решает обеспечить её будущее и даже получает уверения от хозяйки борделя, что девочка без ума влюблена в него (что вообще не имеет никакого подтверждения, просто слова), ГГ впервые чувствует любовь на подходе смерти. Роза, сутенёрша, называет его печальным мудрецом, как бы от лица женщин поддерживая "философию" ГГ. Но если на минуту представить, что чувствовала эта девочка, которую продали дряхлому деду (пусть и всё вышло хорошо для неё), какое напряжение каждую ночь она испытывала, то становится совсем грустно. Да и вся повесть - ода Эль Сабио, в которой женщины - декорации, средство и товар.

Я разделся и постарался повесить вещи на вешалку так, чтобы не помялась шелковая рубашка и отутюженный полотняный костюм. Помочился в унитаз, расположенный под сливным бачком с цепочкой, помочился сидя, как меня, еще ребенка, научила Флорина де Диос, чтобы не пачкать края, и, — к чему скромничать, — струя была тугой и ровной, как у вольного жеребца.