Полное собрание романов и повестей в одном томе

Повесть о поиске счастья. Счастья большого, как весь социализм...
Произведение выглядит незаконченным, о чем говорят скомканные описания, беглый сюжет и нераскрытые персонажи.
Повесть кажется в некоторой степени сказочной, нереалистичной, гиперболизированной. Кто-то, наверно, скажет. что так в жизни не бывает. Разве может целый народ дойти до такой нищеты, чтобы жить, питаясь одними кореньями и похлебкой из травы и мелких рыбок, пользуясь утварью из камыша, донашивая до дыр ту одежду, что была у них много лет назад... Будто живя в каком-то замкнутом мирке, как на необитаемом острове, заживо хороня самих себя, словно отказываясь от права на существование.
Да любой нищий на паперти живет куда лучше, богаче, разнообразнее...
И когда приходит к ним некто и предлагает: Я дам вам счастье - ему не верят. Не верят не потому, что считают, что он обманщик и хочет забрать у них последнее (забирать-то уже нечего), а потому, что забыли уже, что это такое.
И эта странная воля к жизни... Ее вроде бы и нет, и казалось бы, человек готов уже лечь на землю, притвориться мертвым и пожелать, чтобы его оставили... Но вот он видит одичавших овец и уже готов бегать за ними несколько дней по пустыне, чтобы потом напиться теплой крови прямо из разрезанной глотки и съесть тушу сырьем, не утруждая себя какой-либо стряпней.
Да, Платонов - мастер философских притч, причем таких, которые и на притчи-то совсем не похожи.
Странный этот нищий народ. Ведь там собрались и киргизы, и туркмены, и русские... Каждый может туда попасть. И зовется он странно - "джан", что означает "душа". Каждый может туда попасть - и для этого не обязательно идти в болота, не обязательно быть ограбленным и замученным нехорошими баями. Для этого достаточно просто "отказаться от себя". И это даст тебе свободу, достойную ветра в поле, но это заберет у тебя волю и цель, и тогда ты застрянешь в своем болоте, питаясь головастиками и тиной, не имея сил даже дойти до соседней заводи. Не имея сил телесных, чтобы делать что-то еще, кроме того, чтобы просто жить, и не имея сил душевных, чтобы поверить кому бы то ни было, кто предложит тебе что-то еще...

Разгадывать словосочетания Платонова было только интересно, потому что особая логика позволяла посмотреть на слова в новой стороны. В целом, наша речь состоит из одних и тех же общепринятых фраз, и чтобы мы могли друг друга понять, мы их не меняем. Платонов же создаёт свою речь, логичную, но не общепринятую, как речь детей, читать и удивляться, как же ёмко он смог собрать воедино то, до чего нам не приходилось добираться. "Из лунной чистой тишины в дверь постучала чья-то негромко рука"

От Котлована я ждал антисоветщины, но это оказалась не она, это меня ни капли не огорчило. Местами смешная книга, наибольшее удовольствие доставляют язык и странность, смешанная с реальностью.
"Вощев уже успел покрыться пустым мешком и лежал, прислушиваясь к биению своего бестолкового сердца, которое тянуло всё его тело в какую-то нежелательную даль жизни."

Если бы я сама не любила поизмываться над построением предложений - сочла бы странным и тяжелым слог, но меня абсолютно устроил и язык, и форма изложений мыслей...
А что поразило, так это ни усталость и безысходность существования одних, ни яростное стремление в «стройке» других, а жестокость девочки... Девочка - как светлое будущее... очень страшно, что будущее за такими. Сюжеты с присутствием этой «надежды на будущее» - вызывало отторжение и хотелось, что б она как можно реже появлялась...
А вот, в остальном - мне не хочется «отмыться» от прочитанного или стереть из памяти - воспринято все должным образом, все это уже прожито, пройдено и ... уроков не вынесено... котлован будем рыть всегда - под разными лозунгами, прикрываясь идеями...
Вызвало кривую улыбку стойкости идей: «По-прежнему покорно храпел медведь... Он больше не увидит мучившего его кулачества...», ну-ну страницами раньше, этот же «намучившийся кулачеством» нещадно эксплуатировался сведущим классом (не замечая обгоревшей шерсти, и по звонку, бездумно, бросающий молот...).
Тоска, липкая безысходность, уравниловка всех мыслей, вернее искоренение их как ненужный элемент для строительства великого и светлого, моя «любимая» тема раскулачивания (параллельно смотрела сюжет про Алтай и раскулачивание - еще больше трясущей злости добавилось и наслоилось в отношении к этому страшном периоде истории), забитость - все это сложено в маленьком по объему труде, но он накрывает и поглощает полностью.

«Котлован» Платонова для меня вещь в некотором роде беспрецедентная. Столько я слышала восторгов по поводу «Котлована», столько воспеваний таланта Платонова, что ждала очень многого и очень хотела его любить. Любить… Я, наверное, понимаю, за что люди любят Платонова — за охватность, за массовость, за самобытность-первобытность слога, за стремление постичь, понять, вскрыть, показать, — но сама, как ни старалась, не смогла его полюбить.
Не могу до конца понять, проблема ли в моём взгляде на литературу или в каких-то недоработках самого Платонова (впрочем, всё — вкусовщина). Просто, на мой взгляд, произведение или стремится к попыткам изобразить реальность за окном или к созданию своей реальности, но «Котлован» будто балансирует на грани, он не вписывается в «реальность за окном», но очень на неё ссылается.
Сложный стиль, для которого характерен канцелярит, избыточность, намеренные грамматические ошибки, обобщения, действительно создаёт определённую атмосферу воодушевлённого и одновременно тоскливого послереволюционного времени. Но, несмотря на некоторые чрезвычайно образные и удачные фразы, мне было тяжело воспринимать и попросту понимать текст. Впрочем, я не возьмусь судить, дело ли в том, что Платонов несколько перемудрил, или в том, что я не считаю целесообразным говорить сложно о том, о чём можно сказать просто.
Не могу сказать, что считаю однозначно стиль немотивированным. Пустота лозунгов оправдана, она обнажает и пустоту чувств и мыслей, тоже превратившихся в штампы в этом новом мире, где каждый шестерёнка в механизме, работающем на неясное, когданибудьнее благо.
Но за этой тяжеловесностью, плотностью, обобщённосуществительностью, чрезмерностью слога бывает трудно ухватить суть: привычный быть крестьян нарушен, кулаков лишают имущества, отбирают живность, заставляют жить ради общего, иметь — а разве это вообще владение? — только общее. Воодушевление — мы построим новый мир! — соседствует с безрадостностью и опустошением в людях — больные, несчастные, грязные рабочие изнемогают, забываются в труде. Они ищут успокоение в мысли, что, если сами несчастны и пусты, если сами не могут найти себя, то смысл их жизни — построить новый мир не для себя, но для будущих поколений.
Среди рабочих, роющих котлован для постройки дома для всех людей, появляется девочка Настя, и рабочие особенно остро чувствуют: вот для чего всё это, вот для чего они живут и работают. И зачем тогда всё это, если Настя этого уже не увидит?
Наверное, больше всего меня отталкивает от текста не разочарование в нём — вот он такой-сякой, не такой, каким я бы его хотела видеть, — а обида на него: я ждала хоть чего-то положительного, но получила абсолютно отрицательный заряд, если не считать нескольких моментов узнавания и согласия. Я не видела интригу, с трудом продиралась через словесные конструкции и ощущала чрезвычайную тягостность того времени.
Не знаю, может, это и плюс — атмосфера, удачное изображение несчастья, неприютность, одиночество людей, — но у меня возникало чувство, что иногда автор хватает лишку. Поцелуи покойников, какая-то ужасающая объективация людей — почти всех, — убийства и насилие, описание грязи. Притом благодаря формульному — лозунги, типовые конструкции (те самые, зачастую с ошибками, сначала ты удивляешься, а потом ты их ждёшь, потому что используются, по сути, одни и те же модели для образования словосочетаний) — стилю возникает чувство и формульности, смоделированности мира. «Он сделал ему удар» — эту формулировку я могла бы объяснить обезличиванием, неважностью чувств и ощущений при действии, но эта абсолютно чуждая языку художественной литературы конструкция каждый раз заставляла меня морщиться.
Вощев — или Чиклин — сделал удар, а Платонов — текст. Именно поэтому, думается мне, я не смогла проникнуться «Котлованом» по-настоящему: ощущение, что текст сделан, убивает его магию, как бы это высокопарно ни звучало.
Весь «Котлован» — попытка показать пустое общество? Где нет цены человеку, если он не нужен для правого дела? Попытка вскрыть всю губительность революции и коммунизма? Просто способ познать мир и людей?
Может быть, но это всё поразительно не вызывало у меня страха (в основном, как раз из-за обезличенных формулировок). Подумать только, реальный мир в реальное время, по свидетельствам трудное и ужасное, у Платонова не вызывает страха! Только расстройство, непонимание и немного — в некоторых местах — отвращение.
А я бы хотела бояться, читая «Котлован». «Бояться» — этот тот отрицательный заряд — если уж «Котлован» работает на отрицательной, а не положительной энергии, — который поражает навылет и воздействует лучше всего, лучше злости, обиды, омерзения, может даже лучше жалости.
Да, я бы хотела чувствовать ужас, но его отголоски ощущаются только в конце, когда девочка Настя хочет обнять кости умершей матери.
Это — страшно.
А мир вокруг — нет, мир вокруг для этого слишком сконструирован.

- Мама, а ты отчего умираешь - оттого, что буржуйка или от смерти?..

• Мне стало скучно, я уморилась, - сказала мать.

  Котлован... прочитала и выпала в осадок...

Как ни странно понравился язык автор... Зацепило! очень интересный стиль, яркий, резкий - в принципе, на данном этапе жизни, это все, что понравилось.

попробую перечитать... позже)

жанр "антиутопия"... я его вообще не понимаю. какой-то дикий вынос мозга и что к чему складывать или вычитать не понятно... позже, со временем, ко мне приходит смысл таких произведений, но не сейчас, когда только что дочитала и сижу с раскрытыми глазами и не пойму что вообще произошло. вроде как по частям, отдельно я понимаю. но собрать целую картину не могу и всё тут! к примеру, понимаю, что девочка Настя-дочь своей матери. но почему мать лежит голая и умирает таким станным образом я не понимаю. на любителя. хотя это произведение присутствует во многих списках литературы, которые нужно прочесть...

Постапокалиптический сюжет послереволюционной России 1920-х: ожидание и ускорение нового царствия под названием коммунизм, уничтожение ненужной буржуазной прослойки, фантастическое = сказочное повествование и язык (иначе не описать новое, как не отказавшись от старых форм письма), и ожидаемый антиутопический финал крушения невозможной конструкции (приход казаков в Чевенгур, который завершает утопический коммунистический идеал). Невероятно потрясающий язык завораживает..., но не будем впадать в умиление от картинки. За красочным сказочным фасадом романа читается невозможность иллюзорного будущего ценой уничтожения настоящего. Домик просто рухнет. Социализм прекрасная социальная фантазия (или утопия), которая, невозможна на практике.

Кроме "Чевенгура" из произведений Платонова я пока ничего не читал, и, как показала практика, знакомство с его творчеством мне нужно было начинать с чего-то другого.

Начало книги заинтересовало, было многообещающим, но чем дальше я продвигался в её прочтении, тем утомительнее и труднее становилось её читать. Уж слишком роман наполнен разного рода метафорами и эпитетами, что в свою очередь "уносит" читателя от основной начинки романа.

Осилив первую половину книги, до конца дочитывал с неимоверным усилием.
Роман из серии "многабукв" и мало удовольствия от чтения.

Жанр обозначен как фантастическая повесть. Причины понятны: автор сам не верит в то, что здесь пишет. И, в общем, так оно и есть - описанное малореально.

Итак, маленький народец джан, доживающий свое в песках, погрязший в нищете и апатии. Единственная его сила в том, что ему нечего терять, и даже самая его жизнь ничего не стоит. Как же вернувшемуся домой главному герою вновь заставить биться сердце своего народа? Платонов пишет: накормить, одеть и согреть. И все нормализуется само. Эта мысль так далека от того, что он говорит в Котловане, в Чевенгуре, в других своих произведениях, что сложно считать это чем-то кроме фантастики. Это так не работает. Но, видимо, Платонову захотелось хоть раз закончить свою книгу хэппи-эндом.

В плане текста повесть смотрится существенно слабее основных работ автора и вообще выглядит незаконченной. Так что рекомендуется только самым большим фанатам Платонова.