Собаки Европы

Я веру ў вар’ятаў. І ў вар’ятак веру ня менш.
Адзін белы бант у ганаровым каравуле абавязкова несапраўдны. Разумееце маю мэтафару? Адзін белы бант у ганаровым каравуле, на які так сьмешна глядзець, калі сядзіш за столікам каля “Шчодрага” на плошчы Перамогі і папіваеш цёплае піва, хоць бы адзін белы бант заўжды зьлезе набок, адклеіцца, павісьне, сьмеху варты, нахабны, непакорлівы, хоць бы адзін белы бант абавязкова выявіцца чорным, зялёным, жоўтым — а то і ня бантам зусім, а марской зоркай, ці мэдузай, ці кавалкам марозіва. Вар’яцтва не цярпіць няволі, вар’яцтва сьмяецца з нас, нябачнае і бязьлітаснае. Яно тут. Проста трэба ўмець бачыць. А калі табе вельмі пашанцуе, яно само зьверне на сябе ўвагу.

Минск такой серый, скучный, потому что он под вас, стариков, налажен. Здесь всё для старых и немощных, всё для пенсионеров, склеротиков, всё для тех, кто землёй пахнет. Он сам пахнет, как квартира в бабушатнике. Как комната, в которой вчера столетний дед концы отдал. Альцгеймерск, холера на него. Все эти советские тряпки, ленины, ленточки колорадские, и названия все старческие, больничные: Кнорина, Мясникова, Свердлова. Это всё, бабка, обезболивающее для вас, стариков, не город, а капельница, чтоб вы могли ещё немного протянуть в этом мире. В этом городе, бабка, управляет всем какой некрофил. Ну или геронтофил, без разницы. И слуг он себе тоже так выбирает – среди геронтофилов.