Девять камер ее сердца

Я приехала, говорила я, из одного из самых беспокойных мест в мире, где проще жить в ненависти и подозрении, чем в любви. Трудно любить, находясь в угнетении. Каждая кроха нежности становится чудом.

В этот момент я чувствовал себя любимым. Надеюсь, ты тоже.

Ты кивнула. И объяснила, что он тоже не был счастлив, но он, по крайней мере, понял, когда уже пора заканчивать, когда слишком много несчастья, когда все слишком затянулось.
– А я нет, – сказала ты. – Я никогда этого не понимаю.
Мне так хотелось сказать, что ты научишься, но как я мог это сделать, если и сам ничего об этом не знал.

Я знал, что, как бы то ни было, когда я вечером отвезу тебя домой, мы будем целоваться.

Тем вечером я сидел возле тебя, курил сигарету за сигаретой, и мой восторг вздымался до небес.

Даже при том, что мы только что встретились, я чувствовал, что мне надо казаться лучше, чем я есть и чем всегда был. Подарочной версией себя, более яркой, какой-то блистательной.

Мне казалось, что все получилось довольно красиво. Жаль, что ты не стала в этом участвовать. Я подумал было поставить в уголке несколько бумажных фигурок, которые ты подарила мне, но удержался. Это твой выбор, и я должен его уважать. Очевидно, ты не чувствовала себя настолько частью класса, чтобы тебе хотелось участвовать в выставке.

– А что бывает, когда бросаешь людей?
Ты помедлила крошечную секунду:
– Это позволяет вам обоим вырасти.

Не понимая, молодые могут пить до смерти. Параллельно с бушующей жаждой жизни живет потребность в самоуничтожении. Должно быть, дело в этом. У этого гедонизма нет другого объяснения.

Мысли друг о друге, когда что-то напоминающее о прошлом попадется нам на глаза. Потом и это, как все остальное, поблекнет и погаснет.
Хотя сейчас мы поднимаем наши стаканы и пьем.
И впадаем в блаженный ступор, мечту о красных велосипедах, уезжающих вверх, в небо.
Мы мчим, твое платье задралось на бедра, я впереди, ты за мной. Мы ловко, быстро, уверенно движемся. И – я уверен в этом – ты скоро оставишь меня позади.