Жажда жизни

В прошлом Батиньоль был предместьем, расположенным у самого начала бульвара Клиши, и именно здесь Эдуард Мане собирал вокруг себя родственные души. Пока он был жив, художники, принадлежавшие к Батиньольской школе, имели обыкновение дважды в неделю собираться в этом кафе. Легро, Фантен-Латур, Курбе, Ренуар – все они встречались тут и разрабатывали свои теории искусства, но теперь вместо них пришло новое, молодое поколение.

- Сейчас нам лучше перебраться в кафе «Батиньоль». Там, наверное, уже все в сборе.

- Золя преклонялся перед Мане за то, что Эдуард сверг академиков.

– А это туземная женщина с острова Мартиники. Гоген там жил одно время. Он просто помешан на примитивах, но живописец это великолепный.

– Как вас звать?
– Ван Гог. А вас?
– Анри Тулуз-Лотрек. Вы не родственник Тео Ван Гогу?
– Я его брат.

И тут он мысленно услышал голос Мауве: «Неужели ты не можешь найти верную линию, Винсент?»

Тут он вспомнил историю с картинами Мане «Завтрак на траве» и «Олимпия», – чтобы публика не оплевала и не изрезала полотна, полиции пришлось огородить их веревками.

Винсент пересмотрел в своей жизни сотни картин, но такой силы света, такой одухотворенности и обаяния, как на этих сияющих полотнах, ему еще не доводилось видеть. Даже самый темный тон в пейзажах Моне был в десять раз светлее любого светлого тона на всех полотнах, хранящихся в музеях Голландии.

– Эмиль Золя сказал мне недавно, что грядущая революция будет направлена уже против капитализма, а не против королей.
– Золя! Какой ты счастливец, Тео, – ты знаешь Золя.

– Верят они сами этим словам: Liberte, Egalite, Fraternite? [Свобода, Равенство, Братство.]
– Пожалуй, верят. Третья республика продержится, наверное, очень долго.