Блокадная книга

— "Только тот, кто это пережил, тот понимает."
Последнее — довольно распространённое заблуждение. Исключительности тут никакой нет, человек может понять и представить всё, что угодно. Любые лишения и тяготы блокадной жизни. Для этого надо лишь рассказать всё как следует, не утаивая, не приукрашивая ни в ту, ни в другую сторону. Заблуждение это и потому, что сами блокадники многое не могут себе вообразить — как это могло быть с ними? — не верят себе же. Человеческая память устроена коварно. Другое дело, что рассказать, поведать о том, что было, изобразить это — действительно весьма и весьма нелегко.

Никто из блокадников про себя не думает: мы совершили подвиг, проявили геройство. Нет. Но спустя десятилетия для некоторых тяжкие годы эти стали как бы оправданием жизни, знаком гражданской доблести, мерой соучастия в Победе. Чувство это сродни тому самому чувству, какое есть у солдата Великой Отечественной войны. И ещё есть у блокадников знание беспредельных возможностей человека, в том числе и своих возможностей, уважение к себе. Конечно, много противоречивого возбуждает каждое прикосновение к прошлому, у каждого своё; ужас и печаль, стыд и красота, отвращение и любовь — всё смешалось столь плотно, что иногда нет сил отщепить какое-либо одно чувство.

Да, ленинградец блокаду переносил изо дня в день с трагической стойкостью, достоинством. С тем же достоинством долгие годы удерживал, сохранял в себе обжигающую правду о пережитом.
И вот сегодня мы пришли к нему, к ней — именно к этому человеку, чтобы "всё записать", потому что "пришло время", "люди хотят знать", "людям надо...".
Будоража их всё ещё воспалённую болью и утратами душу, мы не раз спрашивали себя: а надо ли, а имеем ли право? Ответом служат сами же рассказы ленинградцев. В них — в тексте, в интонации — звучит: да, нам тяжело, больно вспоминать, но ещё больнее было бы думать, что такое никому не нужно, кроме нас самих.