Под знаком черного лебедя

I’d got The Old Man and the Sea by Ernest Hemingway from the school library, just ’cause Madame Crommelynck’d mentioned him. (The introduction said the book’d made Americans burst into tears when it was read on the radio. But it’s just about an old guy catching a monster sardine. If Americans cry at that they’ll cry at anything.)

Фотографии делают срез момента и замораживают его и потому свидетельствуют о том, как беспощадно плавится время.

Мир ничего не оставляет в покое. В каждое начало он впрыскивает конец. Листья падают с плакучих ив, словно их пинцетом ощипывают. Листья падают в воду и растворяются, превращаются в слизь. Какой в этом смысл? Папа и мама полюбили друг друга, родили Джулию, родили меня. Потом разлюбили друг друга. Джулия уехала в Эдинбург, мама – в Челтнем, папа – в Оксфорд к Синтии. Мир непрестанно растворяет то, что сам же непрестанно творит.

– Все будет хорошо, Джейс. – От нежного голоса Джулии мне становилось только хуже. – Все всегда кончается хорошо.
– Я не чувствую себя хорошо.
– Потому что это еще не конец.

– Почему Элиот Боливар перестал присылать стихи в церковную газету?
Еще пол года назад этот вопрос привел бы меня в ужас, но сейчас, я видел – моя сестра говорит серьезно. Может она блефует, чтобы выбить из меня признание? Нет. Но как она узнала?
Да какая разница?
– Он сжег все свои стихи в костре, когда отец сжигал документы «Гренландии» на заднем дворе. Боливар сказал мне, что огонь превратил его стихи в шедевры.

Он был очень добр ко мне. Но видимо одной доброты недостаточно, чтобы быть порядочным человеком.

Дети, над которыми издеваются хулиганы, обычно стараются быть неведимками, чтобы лишний раз не попадаться на глаза обидчикам. Заики стараются быть невидимками, чтобы кто-нибудь не дай бог не узнал, что они заики. Дети, чьи родители ругаются, стараются быть невидимками, чтобы не стать причиной очередной ссоры.

Но нет, все гораздо сложнее: ведь человек – это не только личность, это еще и личные вещи, зубные щетки, шляпы и пальто (большую часть из них она никогда не надевала) а так же фраза: «я скоро вернусь!» – которую я слышал всякий раз, когда она уходила. И теперь я не могу поверить, что так сильно скучаю по своей сестре. Но это правда.

Осень словно поражена грибком: вялые грязные ягоды, мятые, словно ржавые листья, птицы косяками улетают на юг, подальше отсюда; вечера туманные, ночи – холодные. Осень как будто умирает. А я ведь даже умурдился упустить момент, когда она успела заболеть.

Книга «Повелитель мух» лежала передо мной открытая на сорок первой странице. Слова отклеились от нее, взлетели как пчелиный рой, и покрыли собой мое лицо.