Горький апельсин

Конечно, я понимала, что хорошо, а что дурно. Мой отец, Лютер Джеллико, успел внушить мне это до своего ухода, а потом мать продолжала наставлять уже по-своему: за всякий проступок будет расплата, не лги, не воруй, не разговаривай с незнакомыми, не открывай рот, пока к тебе не обратились, не смотри матери в глаза, не пей, не кури, не ожидай ничего от жизни.

Но все, что у нас есть, все в нас – все это создано прошлым.

Мне всегда казалось, что церковь с чрезмерной готовностью раздает отпущения грехов, беспокоясь лишь о том, чтобы дотягивать до какой-то квоты – до предписанного количества допущенных в рай.

Мне показалось, что он посмотрел на меня, как мужчина смотрит на женщину, не так, как смотрят на дочь, или студентку, или обладательницу читательского билета, или сочинительницу мало кому известных исторических статеек. И мне это понравилось

Некоторые вещи лучше не рассказывать. Вам не кажется?

– Лучше солгать?

– Или просто молчать. И в одиночку заглаживать вину

задаюсь вопросом, будет ли у меня какое-то предвестие смерти, какая-то примета, какой-то знак. По-моему, у всех оно бывает: птица, залетевшая в комнату, лисица на цепи, осторожный заяц, корова, рожающая двух телят, – но лишь самые невезучие понимают, что это означает.

«Я не стала говорить ей, что эта картинка уже была в медальоне, когда мать его купила. Снимок образцовой дочери - фотография, которую она так и не удосужилась заменить на мою».

Мать обычно продолжала эту свою тираду так: «Никто не говорит то, что думает на самом деле. Тебе следует научиться читать между строк, а то все скажут, что ты дурочка. Ты разве хочешь быть дурочкой, Фрэнсис?» Но мир - куда более приятное место, когда считаешь, что все говорят правду. Ни у кого нет тайных планов и скрытых мотивов, никто не лжёт ради драматичного эффекта.

Я никогда не задумывалась о том, какой сложной и запутанной может оказаться жизнь других - с виду такая простая и совершенная.

Мне нравилось, что он так много говорит: это означало, что мне говорить не нужно.