Чуров и Чурбанов

Вот как та Ирина Ивановна, которая считала, что у неё рак, и поэтому не ела. А у неё рака не было, а просто горе было, и померла она от горя. 

Я здесь всё люблю, - он обвёл коробки рукой. - Рыбалку я, что ли, не люблю? Да я даже самую маленькую картофелину, вот знаешь, такую зеленую, которая из-под земли вылупилась наполовину и её солнце сделало зелёной, она полуядовитая, и потом ещё зимой её морозом жахнуло, и она сгнила на вторую половину, - вот, кажется, эта-то уж картошка, кому она нужна и кому она пригодится, - а я её люблю и верю в неё!

По каналу Грибоедова плыла баржа и косила водоросли. Пыльный звон стоял над городом: гиды с рупорами, китайцы, девочки с раскидаями на резинках, бородатые хипстеры в сандалиях, прохлада, тени, мороженое, песочницы, панамки, качели, вогнутые стекла, острые углы и башенки небоскребов, и перила, по которым можно ходить, и черный гудрон, и расплавленный асфальт, и леса с красными флажками, и холодное пиво из горла, и стаканчики, набитые льдом, мятой и лимоном.

Смерть мамы лет с шести проникла в него и сделала навсегда будущим сиротой. Это была прививка грусти, которая и усиливала, обостряла его счастье рядом с мамой, и уменьшала будущее горе.

Я сегодня безмечтовый.

Они долго брели по этой колее, в которой росли засохшие, припорошенные снегом растения, колея поворачивала, они замерзли, потом попытались разжечь костер, у них ничего не получилось — ну, почти ничего, — а потом все-таки кое-что получилось, и, пропахшие дымом, они, — и, голодные, они, — и, разжигая, они, — вокруг сгустились коричневые сумерки, снег стал разноцветным, вокруг кирпичные обледенелые развалины, сугробы и обгоревшие стволы деревьев, — были счастливы.

В окно вдавливалась чёрная, густая масса беззвёздной городской ночи.

– Конец света будет хуже. Это – когда город мёртвый. Все магазины разорили. Очень холодно. Газа нет, света нет, тепла нет. Воды нет. И везде насрано. Везде трупы и ржавые машины. И собаки стаями бегают. А ребёнок тебе говорит: «Мама, а помнишь, как мы тут мороженое ели». И потом говорит: «Мама, у меня животик болит»… А самое страшное знаете что? Что есть места, где уже сейчас всё так и есть.

Но когда в голове каша, то в бизнесе каши не сваришь - для этого нужен драйв, нужна жизнь.

Синицына смотрела на Чурбанова как он был: высокий, слегка небритый, загорелый чувак в зелёной футболке с бессмысленной надписью, в джинсовых шортах и в сандалиях, и не хипстер, и не гопник, а так - человек.