Путешествие по книгам
lenskiy
- 5 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
Что по-настоящему нужно в жизни писателю? Душевное общение с рафинированными эстетами? Заумные беседы с высоколобыми друзьями? Нет, конечно. Ссылаясь на Пруста, герой и повествователь нового романа Мишеля Уэльбека «Серотонин» пишет, что писателям на самом деле нужны «воздушные романы с девушками в цвету» (перевод здесь и далее мой – Е.). Формулировка более чем устраивает Флоран-Клода Лабруста, этого альтер эго Уэльбека, у которого и фамилия рифмуется с цитируемым им Прустом. Он лишь предлагает заменить молодых девушек в цвету «молодыми влажными кисками». Если вы поморщились, я не виноват. Такова квинтэссенция этой книги, как, впрочем, практически всего творчества Уэльбека. Дальше, если вы решитесь прочитать «Серотонин», будет только хуже. У Уэльбека своя точка отсчета: в начале было не слово, а секс. Именно к этой весьма нехитрой мысли сводится весь замысел «Серотонина». Казалось бы, нет ничего банальнее. И все же в случае данного романа с обвинениями в банальностях стоит повременить.
На первый взгляд, 46-летнему Лабрусту грех жаловаться на жизнь. У него хорошая работа (типичная, как это представляет себе евроскептик Уэльбек, синекура еврократа, варящегося в брюссельском котле – хороший доход прекрасно сочетается со скромными затратами сил), молоденькая гламурная подружка из Японии. Он рассекает по Парижу в «Мерседесе», живет в фешенебельном небоскребе (как подтверждает всезнающий интернет, двуспальная квартира в «tour Totem» стоит под миллион евро, я проверил). Что скрывается за этим фасадом, догадаться нетрудно. Дом постепенно разрушается, внутри все в трещинах, ржавчине и плесени. Работу свою, как и уродливый небоскреб «tour Totem», Лабруст не любит, а развратная и алчная японская подружка не любит Лабруста. Но и это не самое страшное. Уставший от жизни и утративший былые иллюзии Лабруст страдает депрессией, с которой он борется посредством таблетки «Captorix». Побочный эффект таблетки – потеря потенции. Метафорический смысл ясен: Лабруст олицетворяет современную Европу, любующуюся ярким шпенглеровским закатом. Хиреет не только Лабруст, хиреет и Европа. Главная примета хиреющего общества – вымирание, и на этом фоне импотенция Лабруста приобретает особую символичность, невозможность секса – зловещую значимость. В жизни бездетного Лабруста нет секса и любви, а значит, у его жизни нет будущего. Нет будущего и у общества, в котором он живет.
Узнав о том, что его возлюбленная изменяет ему, Лабруст организовывает свое собственное исчезновение. Впрочем, исчезновение – это громко сказано, он просто бросает работу и переезжает в другую часть города (даже в этом переезде есть нечто бессмысленное: Лабруст перекочевывает из 15-о округа Парижа в 13-й, т.е. фактически не покидает т.н. Rive Gauche, должно быть, у него нет сил даже сменить левый берег на правый). Обретя новую жизнь, он пытается воскресить то, что воскресить по определению нельзя, уж импотенту точно. Разумеется, конец вполне предсказуемый и не оставляющий ровным счетом никакой надежды. Хеппи энд и Уэльбек – вещи несовместимые.
Уэльбеку уже давно приписывают дар пророка. Не разочаровал Уэльбек и здесь: в «Серотонине» описывается короткое, но кровавое восстание крестьян, а совсем незадолго до выхода романа во Франции разбушевались «желтые жилеты». Переоценивать этот пророческий дар все же не стоит, но Уэльбек великолепно понимает эпоху, в которой он живет, чувствует ее дыхание и с беспощадной точностью его передает – черта большого писателя. Проницательность в отношении цайтгайста Уэльбека и спасает, так как в остальном его проза, скорее, легковесная. Безжизненные диалоги, вялые, малокровные персонажи, некоторый сюжетный примитивизм, – все это присутствует в романах Уэльбека. Единственный полноценный персонаж уэльбековского романа – авторский альтер эго. Но в «Серотонине» и эта полноценность под вопросом, принимая во внимание импотенцию Лабруста. Невольно задаешься вопросом: неужели это лучшее, что сегодня может предложить современная французская литература (то, что Уэльбек считается лучшим на сегодняшний день, вне всякого сомнения: такое впечатление, что вся культурная Франция с начала года только о нем и говорит)? Вопросом ты задаешься, но, столкнувшись с какой-либо оригинальной мыслью, коих в «Серотонине» немало, начинаешь сомневаться в необходимости ответа. Тем более что с юмором, несмотря на его феерический пессимизм, у Уэльбека все нормально, и читать его редко бывает скучно.
Подозреваю, что причина бешеной популярности Уэльбека кроется в том, что он в каком-то смысле дает политкорректному современному французу немного передохнуть от смирительной рубашки ультралиберализма. Равнодушие Уэльбека к политкорректности хорошо известно, и он без зазрения совести покушается на «священных коров» современной ультралиберальной идеологии, предоставляя французскому читателю прикоснуться к идеологическим табу без малейшего риска для себя (да и сам Уэльбек подстрахован жанром – рассуждает ведь не Уэльбек, а Лабруст). Не поэтому ли его так любят читать во Франции?
Читателям в поисках оптимистического романа вход заказан. В мире Уэльбека преобладает серость, серы его персонажи, краски и альтер эго. Кажется, что даже когда он принимается описывать радостную синеву небес, выходит как-то серовато. Сплошные серые тона. «Серотонин» также не рекомендуется тургеневским барышням, если такие еще есть, да и не только им. Уэльбека часто обвиняют в литературной эротомании. Порнографического в «Серотонине» действительно очень много. Японская подруга Лабруста принимает участие в оргиях, в том числе и с животными. В другом месте Лабруст сталкивается с педофилом из Германии, снимающем нимфетку на видео. Постоянные обсуждения «сисек-писек», в которых Уэльбек плавает и вам предлагает выкупаться. Дань десадовской традиции? Желание épater les bourgeois? Или просто стремление подчеркнуть бездушную аморальность нашего времени? Решать читателю, который будет исходить из собственного мировоззрения, вкуса и представления об эстетических нормах.
В мире Уэльбека любовь суть секс, в его прозе трудно разглядеть поэзию сердца. Возопит читатель: «Где любовь как нечто возвышенное и прекрасное?» С точки зрения Уэльбека, эти понятия неотделимы друг от друга. В одном похабном анекдоте Наташа Ростова спрашивает поручика Ржевского, был ли он когда-нибудь влюблен, т.е. влюблен не в свойственной поручику манере, а в смысле возвышенном. «Имел-с, – отвечает поручик, – на колокольне-с!» Уэльбек с колокольни не слезает. Стоит ли топтаться у подножья колокольни и неодобрительно тыкать пальцем на ее верхушку? Сошлюсь на альтер эго автора. Лабруст замечает, что в обществе, в котором проводится грань между сексом как целью продолжения рода и сексом как источником удовольствия, обречено и продолжение рода и секс как источник удовольствия. Надо сказать, что это диагноз, подтверждающийся последними событиями. Полагая, что Уэльбек бы согласился, я позволю себе расширить мысль: когда проводится грань между любовью плотской и любовью возвышенной, кончается тем, что мы лишаемся как плотской любви, так и «возвышенности».
Читатели, высоко оценивающие роль героизации в литературе, «Серотонин» разнесут в пух и прах. Такие читатели, как, например, Михаил Веллер, много писавший о важности героизации. Веллер считает, что когда в литературе воспеваются доблесть и мужество, то общество процветает, а когда главную роль играют уроды и серенькие люди, то общество деградирует. Литература сильного, колонизирующего весь мир Запада, с ее могучими героями, противопоставляется современной западной литературе с ее пигмеями, карликами и извращенцами. Дегероизация общества как отражение всеобщей деградации Запада началась, как утверждает Веллер, где-то в начале второй половины ХХ века, с таких писателей, как Генри Миллер, вслед за которыми последовали большие социальные взрывы (движение хиппи 60-х годов и т.д.). Анализ правильный, хотя декаданс в западной литературе начался намного раньше. Уже в 1880-х выходит знаменитый роман «Наоборот» Гюисманса (то, что любовь героя предпоследнего романа Уэльбека «Покорность» к Гюисмансу занимает так много место, не случайность, но это уже за пределами данной рецензии) – образ, а может, и прототип дегероизации литературы. Тут важно не путать причину со следствием. Влияет ли литература на общество? Или все-таки общество на литературу? Влияние литературы, как и серьезной культуры вообще, на сегодняшнюю жизнь крайне скромное, литературе отведена роль зеркала. А коль рожа кривая . . .
Как рассказывает Элиас Канетти в своих воспоминаниях, Герман Брох однажды заметил, что литература должна соответствовать интеллектуальному уровню своей эпохи, в противном случае это не литература, а форма китча, выполняющая функции, не связанные с литературным делом. Позволю себе добавить: литература должна соответствовать не только интеллектуальному уровню своей эпохи, но и её социально-психическим запросам. Когда для вас обычная эрекция – событие, согласитесь, что тут не до колонизации планеты. Уэльбек – врач, ставящий диагноз, и я не думаю, что целесообразно будет подвергать врача критике за то, что он не верит в выздоровление, особенно если болезнь действительно неизлечимая.
Стоит ли читать «Серотонин»? Возможно, что на этот вопрос я уже ответил, пускай в несколько туманной форме. Для полной ясности прибегну к цитате из романа. «Энтони Хопкинс, – пишет Лабруст, – был для меня образцом одухотворяющего, почти непревзойденного типа мужчины, которого необходимо встретить на определенном этапе жизни». Примерно то же можно сказать и о самом романе. Одухотворяющего там мало, не говоря уже о непревзойденности, но на каком-то этапе жизни этот роман стоит прочитать любому читателю, во всяком случае читателю мужского пола точно. Приятнее жить не станет, но, возможно, полегчает. В определенном возрасте. В каком? Это уже зависит от самого читателя.
Конечно, если вы принадлежите к той категории людей, для которых литература – священный храм и прикосновение к святыне, если, читая роман, вам необходимо эстетически причаститься, в таком случае, как говорили французские полицейские любителям остановиться и поглазеть на происшествия, а может, и сейчас говорят, roulez, il n’y a rien à voir.

Обычно такое описание характеризирует в литературных мемах русскую классическую литературу. Тем не менее, традиция описания депрессии ровно так же, если не больше, присуща и французской литературе, и в этом аспекте Уэльбек в какой-то мере является последним звеном в цепочке французских писателей, так или иначе посвятившим своё творчество данной тематике: Бодлер, Камю, Ф. Саган.
Уэльбек на протяжении 25 лет описывает депрессию в современном мире, но каждый раз ему удаётся как-то удивить своего читателя, по крайней мере, интерес к романам Мишеля возрастает с каждой новой вышедшей книгой, хотя, казалось бы, всё уже сказано (в принципе, для общего понимания взглядов Уэльбека достаточно прочитать его первый роман «Расширение пространства борьбы»).
«Серотонин» не стал исключением. Естественно, тоска в нём занимает ключевое место, собственно, это угадывается по названию, не о радости же будет идти речь. Справедливости ради, несмотря на откровенную бедность языка и, фактически, отсутствие стиля, что неоднократно ставилось Уэльбеку в укор критиками, было бы неправильно сводить всё творчество Уэльбека к воспроизведению на бумаге ощущений безысходности и бессмысленности жизни. Я бы выделил четыре основные темы, вокруг которых ведётся повествование: одиночество, моральный упадок западного общества, безуспешный поиск счастья и секс. Это и составляет сущность «уэльбековского персонажа» - европейца средних лет, с неплохим заработком, без семьи и определенных целей в жизни. Есть еще, пожалуй, пятая тема, но о ней попозже.
В «Серотонине» таковым является Флоран-Клод Лабруст (да, его имя его самого раздражает) – специалист по сельскому хозяйству, сотрудник соответствующего министерства. Ему 46 лет, и он встречается с молодой и симпатичной японкой Юзу, однако между ними нет ничего общего и после очередного проведённого впустую совместного отдыха в Испании, главный герой решается на кардинальный шаг, подслушанный по телевизору - он попросту переезжает жить в другой район Парижа и больше не появляется на работе. Благо, ни друзей, ни родственников у него нет, так что воплотить в жизнь такой план оказывается очень просто, и теперь он меняет просторную квартиру в элитной до убогости башне «Тотем» на одноместный номер для курящих в отеле Меркурий. Ах да, еще он в больших количествах принимает антидепрессант «Капторикс», содержащий серотонин. Это напрочь убивает его либидо, но помогает хоть как-то продолжать своё существование.
«Наиболее частыми нежелательными побочными эффектами «Капторикса» являются тошнота и импотенция. Я никогда не жаловался на тошноту» (тут и далее- авторский перевод).
Последующее развитие сюжета – пребывание Флорана в отеле, путешествие в Нормандию к старому (и единственному?) другу Эмрику на Рождественские праздники с последующим возвращением в Париж. Всё это сопровождается воспоминаниями о его сексуальной жизни и различными размышлениями, коими автор с нами щедро (порой, излишне щедро) делится.
В определённой мере, Уэльбек в своём новом романе сделал прогресс над самим собой: он постарался копнуть глубже обычного и искренне пытается понять, чего ж не хватает для обретения счастья. Как обычно, не хватило совсем немного, ведь любовная история с Камий была практически идиллической. К тому же, хоть женщины, как и обычно в книгах Уэльбека, описаны в первую очередь через призму своих половых органов, стоит сказать, что Флоран искренне рассуждает о любви как о высоком чувстве. Разумеется, порнографии в этом романе также будет хватать, иногда это и вправду смотрится не совсем уместно, впрочем, никто не мешает пролистывать эти пассажи, если они вызывают неприятные ощущения. Зоофилия и детская порнография прилагаются.
Кроме того, Уэльбек опять дал повод говорить о себе как о пророке. Нормандские фермеры, дабы высказать своё недовольство налогами, уничтожающими их агропромышленность, во главе с другом главного героя Эмриком устраивают настоящее противостояние с полицией, заблокировав основную автомагистраль в своем департаменте. Не хватает только жилетов характерного цвета, не правда ли?
Впрочем, падение продаж нормандских сыров и упадок туризма в регионе, о которых явно сожалеет Флоран, можно считать лишь лирическим отступлением. По крайней мере, это заинтересует лишь франко-французскую часть аудитории, которая не понаслышке знает об убогости Ньора и вкусовых качествах Камамбера. Основная тема, по моему мнению, которую поднимает Уэльбек – можно ли достичь счастья одним лишь отсутствием страданий? Ведь герой, несмотря на все свои проблемы, одиночество, бессмысленность существования, отнюдь не страдает, по крайней мере, «Капторикс» помогает ему не ощущать этого. Желаний, кстати, у Флорана тоже нет, мечта буддиста прямо. Тем не менее, ответ на вопрос тут явно отрицательный.
И тут я вернусь к пятой теме книг Уэльбека. Собственно, он не в каждом произведении вспоминает о ней напрямую, а зачастую она и вовсе отсутствует, но не задуматься о теме религии порой попросту невозможно. Здесь же имя Христа несколько раз упоминается, а сама книга оканчивается следующими словами: «Бог на самом деле занимается нами, он думает о нас каждое мгновенье и даёт порой очень точные указания. [...]И сегодня я понимаю точку зрения Христа, его раздражение из-за ожесточения сердец: у них есть все знаки, и они не принимают их во внимание. Действительно ли необходимо, помимо всего прочего, чтобы я отдал свою жизнь за этих жалких людей? Неужели им надо настолько недвусмысленно дать это понять? Похоже, что да». Но дело даже не в этом. Уэльбек может сколько угодно называть себя агностиком, по сути, он сегодня делает гораздо больше для популяризации христианской веры, чем любой Шатобриан с его «Гением христианства». Ведь он показывает жизнь без Бога, показывает мир, в котором отсутствует даже подобие чего-то возвышенного. И этот мир выглядит настолько непривлекательным, что хочешь-не хочешь, а мысль о том, что счастье так или иначе имеет какую-то религиозную основу, тебя посетит.
Конечно, это не лучшее, что написал Уэльбек, но по сравнению с "Покорностью" - явно шаг вперёд и глоток свежего воздуха. Читать советую, но если все предыдущие романы этого писателя вам пришлись не по душе, вряд ли после "Серотонина" вы измените своё мнение.
8 из 10.
Бонус: цитата о любви и общении.
«Плохо, когда влюбленные говорят на одном языке, плохо, когда они могут по-настоящему друг друга понимать, обмениваться словами, потому что слово существует для создания не любви, а ненависти; слово лишь разделяет по мере возникновения, тогда как бесформенная полу-лингвистическая болтовня объединяет. Разговаривать со своим любимым человеком так же, как мы бы общались с собакой – вот что может создать условия для безоглядной и длительной любви».

Где-то внутри меня определенно живет белый цисгендерный ворчливый мужик, иначе с чего это я могу часами читать и перечитывать этого талантливого мизантропа. Уэльбек для меня остается кем-то вроде Генри Миллера нашего времени. И того и другого обвиняли в порнографичности текстов, но для меня они оба остаются в первую очередь певцамии социальной угнетенности. На фоне личной ничтожной и великой жизни главных персонажей их книг — социальное неравенство, политика , убивающая в
людях человеческое, жизнеописания униженных и оскорбленных всех мастей.

Ощущение глобальной катастрофы всегда немного смягчает катастрофы личные, наверняка именно по этой причине самоубийства так редко случаются в военное время.

я понял, что мир не входит в список вещей, которые я в состоянии изменить, есть люди более амбициозные, умные и целеустремленные, чем я.