
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
russischergeist
- 39 918 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
Надо бороться со своими предубеждениями, подумала я, открывая данный сборник писем. И в целом чтение вышло весьма познавательным, особенно учитывая, что это первые взрослые года Чехова, тут мало амурных подробностей, т.е. информации, которую я считаю личным делом писателя. Но при этом, возможно, это не самое удачное издание, в моей электронной версии нет никаких пояснений от редакции, нет ответов на письма Чехова, лишь его послания (скорее всего, даже не все подряд, а лишь избранные, так как их весьма мало и они все «приличные»), поэтому весьма сложно ориентироваться в происходящих событиях и понимать, на что именно он отвечает и к какому периоду жизни Антона Павловича это относится.
Больше всего меня интересовали бытовые подробности, цены на разные товары и какой доход приносила как врачебная деятельность, так и литературное мастерство, сколько времени занимала работа, так что частично ответ на это я получила.
Приезжай литературой заниматься. Это удовольствие в Харькове невозможно, в Москве же дает рублей 150 в год, мне по крайней мере.
Живется сносно, но здоровье уже увы и ах! Работаешь, как холуй, ложишься в пятом часу утра. Пишу в журналы по заказу, а нет ничего хуже, как стараться поспеть к сроку. Деньги есть. Ем прекрасно, пью тоже, одеваюсь недурно, но… уж нет лишнего мясца! Говорят, я похудел до неузнаваемости. Ну, и женщины…
Писанье, кроме дерганья, ничего не дает мне. 100 руб., которые я получаю в месяц, уходят в утробу, и нет сил переменить свой серенький, неприличный сюртук на что-либо менее ветхое.нет сил переменить свой серенький, неприличный сюртук на что-либо менее ветхое. Плачу во все концы, и мне остается nihil*. В семью ухлопывается больше 50. Не с чем в Воскресенск ехать. У Николки денег тоже чертма. Утешаюсь по крайней мере тем, что за спиной кредиторов нет. За апрель я получил от Лейкина 70 руб., и теперь только 13-е, а у меня и на извозца нет
Вам сказать следующее: во второй гимназии есть вакансия на место ученика третьего класса. Плата за полный пенсион (т. е. за учение, стол, квартиру тут же в здании, стирки и за прочие неприятности с одежей вместе) 300 р. в год.
Как, однако, исправно Вы гонорар высылаете! Нам, москвичам, это в диковинку. Бывало, я хаживал в "Будильник" за трехрублевкой раз по десяти.
На поездку нужно 100-150 рублей, а я имел удовольствие на днях прокатить сквозь жизненный строй все мои акции. Отвалил полсотни за дачу, отдал четверть сотни за слушание лекций, столько же за сестру на курсы и проч. и проч. и проч. Если же к сему Вы прибавите всю плохость моих заработков за последнее время, то поймете мои карманы. К первому июню рассчитываю на свободную полсотню, а на эти деньги далеко не уедешь.
Не напишете ли Вы мне, где и как продают книги? Я совсем профан в книжной коммерции. Не послать ли кому-нибудь в Питер десятка два экземпляров? Всех у меня 1200. Продать не тщусь… Продастся - хорошо, не продастся - так тому и быть… Издание стоит 200 руб. Пропадут эти деньги - плевать… На пропивку и амуры просаживали больше, отчего же не просадить на литературное удовольствие?
Через день хожу в земскую больницу, где принимаю больных. Надо бы каждый день ходить, да лень. С земским врачом мы давнишние приятели.
Мне нельзя зарабатывать менее 150-180 руб. в месяц, иначе я банкрот.
Занимательно было узнать мнение Чехова о писательской деятельности или насчет отношения с родными.
Отец и мать единственные для меня люди на всем земном шаре, для которых я ничего никогда не пожалею. Если я буду высоко стоять, то это дела их рук, славные они люди, и одно безграничное их детолюбие ставит их выше всяких похвал, закрывает собой все их недостатки, которые могут появиться от плохой жизни, готовит им мягкий и короткий путь, в который они веруют и надеются так, как немногие.
Всякий имеет право жить с кем угодно и как угодно - это право развитого человека, а ты, стало быть, не веришь в это право, коли находишь нужным подсылать адвокатов к Пименовнам и Стаматичам. Что такое твое сожительство с твоей точки зрения? Это твое гнездо, твоя теплынь, твое горе и радость, твоя поэзия, а ты носишься с этой поэзией, как с украденным арбузом, глядишь на всякого подозрительно (как, мол, он об этом думает?), суешь ее всякому, ноешь, стонешь… Будь я твоей семьей, я бы по меньшей мере обиделся. Тебе интересно, как я думаю, как Николай, как отец!? Да какое тебе дело? Тебя не поймут, как ты не понимаешь "отца шестерых детей", как раньше не понимал отцовского чувства… Не поймут, как бы близко к тебе ни стояли, да и понимать незачем. Живи да и шабаш. Сразу за всех чувствовать нельзя, а ты хочешь, чтобы мы и за тебя чувствовали.
Постель моя занята приехавшим сродственником, который то и дело подходит ко мне и заводит речь о медицине. "У дочки, должно быть, резь в животе - оттого и кричит"… Я имею большое несчастье быть медиком, и нет того индивидуя, который не считал бы нужным "потолковать" со мной о медицине. Кому надоело толковать про медицину, тот заводит речь про литературу…
...но в то же время, сознаюсь, рамки "от сих и до сих" приносят мне немало печалей. Мириться с этими ограничениями бывает иногда очень нелегко. Например… Вы не признаете статей выше 100 строк, что имеет свой резон… У меня есть тема. Я сажусь писать. Мысль о "100" и "не больше" толкает меня под руку с первой же строки. Я сжимаю, елико возможно, процеживаю, херю - и иногда (как подсказывает мне авторское чутье) в ущерб и теме и (главное) форме. Сжав и процедив, я начинаю считать… Насчитав 100-120-140 стр«ок» (больше я не писал в "Осколки"), я пугаюсь и… не посылаю. Чуть только я начинаю переваливаться на 4-ю страницу почтового листа малого формата, меня начинают есть сомнения, и я… не посылаю. Чаще всего приходится наскоро пережевывать конец и посылать не то, что хотелось бы…
Наши редакторы читают филиппики против москвичей, работающих и на Петербург. Но едва ли Петербург отнимает у них столько, сколько проглатывают гг. цензора. В несчастном "Будильнике" зачеркивается около 400-800 строк на каждый номер. Не знают, что и делать.
В то время, когда серьезного Короленко едва знают редакторы, мою дребедень читает весь Питер. Даже сенатор Голубев читает… Для меня это лестно, но мое литературное чувство оскорблено… Мне делается неловко за публику, которая ухаживает за литературными болонками только потому, что не умеет замечать слонов, и я глубоко верую, что меня ни одна собака знать не будет, когда я стану работать серьезно…
Интересно рассуждает Антон Павлович о женщинах, встречала мнения, что он был женоненавистник, хотя, мне кажется, это скорее отпечаток той эпохи.
Второе положение: из всего явствует, что авторитет у homo*** есть: мужчина выше.
3) ....История мужчины и женщины. Женщина - везде пассивна. Она родит мясо для пушек. Нигде и никогда она не выше мужчины в смысле политики и социологии.
4) Знания. Бокль говорит, что она дедуктивнее… и т. д. Но я не думаю. Она хороший врач, хороший юрист и т. д., но на поприще творчества она гусь. Совершенный организм - творит, а женщина ничего еще не создала. Жорж Занд не есть ни Ньютон, ни Шекспир. Она не мыслитель.
5) Но из того, что она еще дура, не следует, что она не будет умницей: природа стремится к равенству. Не следует мешать природе - это неразумно, ибо все то глупо, что бессильно. Нужно помогать природе, как помогает природе человек, создавая головы Ньютонов, головы, приближающиеся к совершенному организму.
В общем, подводя итог, читая письма, можно узнать многое о писателе, причем не нужно гадать над художественной символикой и искать спрятанные черты автора в героях, что несомненно плюс. Но в тоже время, для получения полезной информации надо прочесть очень много лишнего и личного, того, что интересовало конкретных корреспондентов, какие-то мелкие подробности, которые их занимали, а меня, как читателя, совсем не волнуют, поэтому все же в будущем я предпочту читать толковые биографии, где представлена «выжимка», чем многостраничную переписку.
Ничтожество свое сознавай, знаешь где? Перед богом, пожалуй, пред умом, красотой, природой, но не пред людьми. Среди людей нужно сознавать свое достоинство.
Стеречь труп днем и ночью до прибытия начальства - мужицкая, никем не оплачиваемая повинность…
Пишу о поносе для того, чтобы ты не давала никому читать моих писем.
.

Поражающее своими масштабами академическое издание советских времен. (взяла в библиотеке почитать). Вообще, меня поразила сама эта идея - письма! в 12 томах!! Это при том, как я вообще люблю читать письма. )) При ближайшем рассмотрении оказалось, что все-таки издание не зря академическое... Вот взять этот первый том - вроде и толстенький, и мелким шрифтом... Тем не менее, сами письма - только половина тома, остальное - подробные комментарии. Ну, это тоже дело хорошее. ))
И так все тщательно собрано! Вплоть до записочек... И даже какие-то открытки, написанные другими членами семьи, но если на них хоть пара строк приписана рукой Чехова, то и их тоже сюда включили в издание. Вместе с остальным текстом, который дан очень мелким шрифтом - видимо, чтобы не путаться, чье же здесь все-таки академическое издание... )) А так, судя по всему, Чехов любил делать приписки... Здесь есть какое-то письмо, где один из братьев Чеховых, обстоятельно сообщая о каких-то своих новостях, делает приписку, что-то в том роде - ну, сколько можно, запретите уже Антону писать в чужих письмах! Что не помешало упомянутому Антону таки сделать свою приписку. (Мое любимое тут - письмо матери, где два брата Чеховых наперегонки приписывали, что кто-то из них женится... ))) )
Ну а так, что можно сказать по итогам первого тома... Где начинаются письма с возраста пятнадцать лет... Сначала пишет гимназист из своего Таганрога. Потом юноша перебирается в Москву, где учится в Московском университете! на медицинском... (интересно, а в МГУ записали Чехова в свой перечень знаменитых выпускников? )) наверно, записали, не будут же они разбрасываться... )) ) А там начало медицинской практики и начало литературной деятельности - Чехов пишет под разнообразными псевдонимами в разных юмористических журналах. Тут идут в основном переписка с редактором-издателем. Из писем можно понять, что несмотря на несерьезность жанра, эти литературные труды все же позволили Чехову не только более-менее содержать семью (а семья была большая... о чем здесь неоднократно проскальзывают замечания), но и предаваться некоторой богемной жизни. ))) Я уже читала в письмах Левитана (правда, там была маленькая книжечка, уж никак не академическое издание!), но все-таки - как странно читать, что "Левитан гостит у меня на даче" и вообще о буйных похождениях Левитана. )))
Странно вообще это ощущение... вот из всех до сих пор прочитанных мною писем и дневников, только от писем Чехова возникает впечатление настоящей молодости... Остальные-то уж прямо до того важные, серьезные... ответственные... А тут - друзья-студенты, затем медики и художники, затем литераторы, медицинская практика, соседи по дому, соседи по даче... Такая радость жизни, бесконечный интерес ко всему происходящему... И все так современно звучит! Где-то в середине тома, читая про упоминания мимоходом, вдруг с таким удивлением осознала, что это вообще-то 1880-е годы! Что Чехов современник Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Лескова... А если только письма читать, то по стилю и легкости не отличить, как если бы их писали в 1960-е... Это же странно... )))
Вот, по ходу, подбираемся к знаковому этапу - молодого Чехова заметили в серьезных литературных кругах. Сколько восторга... Престарелый литератор Григорович написал Чехову теплое и хвалебное письмо. Написал, что видит в нем потенциал. Что зачем он этот свой талант растрачивает на ерунду. Отрывки из письма Григоровича счастливый Чехов процитировал в письмах всем своим друзьям и родственникам... )) Трогательно и забавно. Чехов сейчас известен всему миру. А кто сейчас помнит Григоровича... не говоря уж о том, чтобы читать... ((
Но чувствуются и тревожные нотки. Даже в таком юном возрасте у Чехова уже периодически возникают проблемы со здоровьем. То и дело встречаются упоминания о "кровохаркании"... Эх... Работа в сфере медицины опять же является довольно рискованной. Чехов упоминает несколько раз про эпидемию сыпного тифа в Москве, и что умерло уже шесть его студенческих товарищей по выпуску... и что он сам боится... Ясное дело, тут забоишься... И тем не менее, он же продолжает трудиться в медицине. Здесь есть довольно простодушное письмо, что, конечно же, он будет заниматься медициной, а литература это так, игры и развлечения... Ну-ну. :plush: И письмо с рассказом о жутковатом пророчестве Лескова, который в пьяном виде предсказал Чехову, что тут "умрет раньше своего брата". Чехов, правда, не воспринял эти речения всерьез (что и неудивительно, при таком-то количестве братьев... )) )
И все-таки, вся эта насыщенная жизнь наводит на мысли - вот в письмах Чехов временами жалуется, что нет же условий для нормального литературного творчества! Когда с утра до вечера то больные, то приятели, все со своими заботами, по вечерам дом, битком набитый родственниками и домочадцами, которые все орут, шумят и носятся туда-сюда в свое удовольствие... Думаю, что все же это не так. Что только при таких условиях Чехов стал тем самым Чеховым, классиком литературы и т.д. А как бы он еще им стал? сидел бы что ли в башне из слоновой кости... ))
В общем, очень интересное издание, надеюсь, что я его целиком одолею. ))

С возрастом понимаешь, что последние тома в собраниях сочинений иногда самые интересные.
Первый том из двенадцатитомного академического издания.
Ровно половина книги - примечания, а в них - информация об адресатах, о ненайденных письмах с попыткой восстановить их содержание по сохранившимся письмам корреспондентов Чехова и подробные комментарии к каждому письму. Поэтому вопросов - что означает та или иная фраза в письме (как иногда бывает при чтении подобных книг), - не остается.
Сами письма читаются как интереснейший автобиографический роман. Живой Чехов, в свободном общении с родственниками, знакомыми, издателями. Пишет, очевидно не думая, что это когда-нибудь прочитают не только непосредственные адресаты. Шутит так, что иногда в тексте возникают угловые скобки с многоточием. По содержанию и стилю можно проследить взросление автора. Первые письма пишет еще ученик таганрогской гимназии, потом - студент московского университета, уездный врач и начинающий литератор и наконец - уже довольно известный писатель, издавший первые сборники своих рассказов.
В 1883-1886 г.г. наиболее интенсивная переписка идет с Н. А. Лейкиным - писателем и издателем журнала "Осколки", где в эти годы в основном и печатается Чехов. Замечания о литературном труде, о совмещении его с "лекарской" деятельностью, сетования (обычно не без юмора) на жизненные обстоятельства, не позволившие вовремя отправить почтой обещанный рассказ, отчеты о выполнении деловых поручений, истории из дачной жизни...
О брате Александре, который совмещал службу с писательством:
А вот тревожное:

"Не выдумывая страданий, которых не испытал, и не рисуй картин, которых не видел, - ибо ложь в рассказе гораздо скучнее, чем в разговоре."

"Истину "хорошо там, где нас нет" пора уже перефразировать таким образом: "Скверно и там, где нас нет."

"... Не сердитесь. Ну стоит ли из-за пустяков... Впрочем, не оканчиваю эту фразу, ибо вспоминаю, что вся жизнь человеческая состоит из пустяков."













