14. Рассказы, сказки, повести, пьесы
Manoly
- 584 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Технический прогресс дошел до того, что стало возможным реставрировать фрагменты из прошлого. Представляете, сколько возможностей появилось у историков! Это же можно понаблюдать, как что происходило на самом деле. Это открывает двери там, где раньше можно было восстанавливать по кусочкам из документов прошлого, предполагать, домысливать. А ведь история не раз переписывались, а хронисты часто писали не то, что происходило в реальности, а то, что диктовали те условия, что складывались на политической доске. Правда, для того, чтобы пробиться сквозь толщу веков к событиям Средневековья, человечеству понадобится ещё очень много лет. Но, это не мешает одной части ученых полагать, что история становится точной наукой.
Однако, есть и те, что считают историю наукой субъективной, чтобы там не смоделировали, так как наблюдать можно только действие, а о мотивах и целях поступков и свершений так и приходится только догадываться. Ведь информация считывается со старинных предметов, с деревьев, а они дают лишь визуальную картинку. А важно же не только знать как, но и понимать почему.
И это ещё не всё. Картинки из прошлого начинают оказывать влияние на день сегодняшний. Точнее на тех, кто наблюдает и фиксирует факты из прошлого, заходя в модель. И пока появляются коммерческие сеансы, как сейчас кино в кинотеатрах, а также другие способы заработать на новой цифровой технологии, память прошлого играет злые шутки с памятью тех, кто слишком пристально заглядывает в эпизоды, случившиеся десятилетия, а то и столетия назад... Ничего ж не проходит. Всё оставляет свой след и несет множество отпечатков. Из прошлого и состоит настоящее, а значит "оно даже не прошло". Очень любопытный рассказ.

Вы бы хотели иметь возможность вернуться в свое прошлое?
Нет, не так, как вы сейчас подумали. Вы не проживете его заново и не будете наблюдать издалека за своей более молодой версией.
Вы сможете посмотреть фильм. Очень реальный и максимально достоверный. Но вы не будете его участником, вы не сможете ни на что повлиять или что-то изменить. Хотя пересмотреть наиболее счастливые и волнующие моменты, которые уже подернулись дымкой времени в вашей памяти или совсем стёрлись из неё, тоже неплохо. Или нет?
А какие это открывает возможности для историков. Воспроизвести целые сцены из прошлого, изучить все его грани и оттенки, раскрыть секреты и загадки, которые десятилетиями волновались умы как учёных, так и рядовых обывателей. Главное, не увлечься этим прошлым так глубоко, что оно затмит собою настоящее, а, следовательно, и будущее.

Мой случай, насколько я понимаю, уникальный, нечто вроде медицинского курьёза. Как оказалось, сеансы вмешались в структуру моей памяти: с одной стороны, были мои собственные воспоминания — смутные, неотчётливые, ненадёжные; с другой были гиперреальные сеансы, перенасыщенные информацией, требующие предельной концентрации.
Так что в какой-то момент мозг просто решил по-другому расставить приоритеты, выбросив одно и поставив на его место другое.

Ещё мы придумали игру — надеюсь, опробуем её, когда я смогу выходить на улицу. Мы выберем случайную точку на карте города и поедем туда. Затем мы будем по очереди брать командование: сначала Лиза спонтанно решит, куда мы двинемся и что будем делать, а через двадцать минут я перехвачу эстафету и точно так же, повинуясь первому решению, поведу её за собой. Мы будем задавать как можно меньше вопросов и постараемся как можно меньше знать наперёд, мы будем непредсказуемыми и непредвзятыми, мы будем гулять, пить, петь и заниматься любовью. Это будет противоположность сеансам: нелогичное, чистое, человеческое настоящее, о котором ты не знаешь почти ничего.
Может быть, это звучит наивно. Зато я со смехом представляю, как чертовски сложно будет вычислить сеанс с нашим участием.
И ещё сложнее — объяснить.

Лиза в последнее время говорит, что не видит большого смысла в нашей работе. Современные исторические труды, с которыми она сталкивается, захлёбываются от переизбытка информации и редко сообщают что-то действительно новое.
Например, она говорит, за последние десять лет появились тысячи научных работ о Холокосте, основанных на сеансах, и ни одна не приближается к пониманию того, что произошло в Германии сотню лет назад, — скорее наоборот. Собранные фрагменты сами собой рассыпаются в руках, как только попытаешься составить из множащихся свидетельств единую картину, а даже если и получится это сделать, то никто не заинтересован в обобщениях. Люди доверяют конкретике, которую с лихвой поставляют сеансы, а не абстрактным построениям, возникающим за письменным столом. Лиза говорит, что чем дотошнее мы исследуем прошлое, тем фальшивее оно становится.