Александрийский квартет: Жюстин. Бальтазар

Четыре части романа-тетралогии «Александрийский квартет» не зря носят имена своих главных героев. Читатель может посмотреть на одни и те же события – жизнь египетской Александрии до и во время Второй мировой войны – глазами совершенно разных людей. Закат колониализма, антибританский бунт, политическая и частная жизнь – явления и люди становится намного понятнее, когда можно увидеть их под разными углами. Сам автор называл тетралогию экспериментом по исследованию континуума и субъектно-объектных ...

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,3

35 оценок

5
51%
4
37%
3
11%
2
0%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 44Хотят прочитать 227

Рецензии

Аноним16 февраля 2018 г.
Дорога без начала и конца.
Знойная Александрия, приютившая множество рас, сонно грезит о будущем своих детей, в тоже самое время вспоминая свое бурное прошлое. Ее плавильный котел породил, с точки зрения Даррелла, свободу нравов в Европе не виданную. Возможно. Никогда не приходилось бывать в тех местах. Остается только верить автору на слово. В то, что внешняя благопристойность давно растворилась в душном мареве города. В то, что уже никто не притворяется и купля-продажа совершается открыто. В то, что судьбы четырех любовников могут сплестись в столь сложный узел, обладающий совершенно изощренной привлекательностью. В то, что Жюстин, ищущая в любви боли - истинное дитя города, в котором живет.
Стиль балансирует на грани тяжеловесности. Вычурность разливает лунный свет по канавам воображения. Еще чуть-чуть паровозов, обнюхивающих рельсы или кишочков черного телефонного аппарата и реальность окажется погребена под ворохом мертвых птиц из-за этого словесного жонглирования. Поток сознания сбивает с ног и увлекает за собой. Я отчаянно сопротивляюсь, цепляясь за разорванные звенья сюжета. За атмосферу ушедшего времени. За настроение и обрывки воспоминаний. Рассуждения перескакивают с темы на тему, с человека на человека. События, состояния, имена. И полное отсутствие якорей в виде дат. Никаких ключей. Никакой надежды упорядочить. К счастью, этого и не требуется. Достаточно плыть в этом течении. Почувствуй себя листком в потоке мироздания!
Постарайся увидеть Жюстин такой, какой ее видит автор. Эту полу-прирученную пантеру, истеричку и нимфоманку в одном лице. Изучив вырванные страницы дневников, заметки на манжетах, рисунки на салфетках, воссоздай портрет ее души. Сумей схватить ускользающую, как песок сквозь пальцы, красоту ее изломанной жизни. Окунись в паноптикум человеческих чувств и взаимоотношений. Перестань сопротивляться стилю и почувствуй, как тебя затягивает. В эту патоку слов и образов. В этот поток чужого сознания. Он как лабиринт, что змеится то в темных тесных катакомбах, то в невыносимо жарком воздухе Александрии.
Долго привыкала я к тягучему авторскому стилю. Не переставала мечтать, чтобы автор проявил милосердие и начал выражаться попроще. И вдруг с удивлением обнаружила, что мне хочется возвращаться в мир книги снова и снова. Мне понравился своенравный характер древнего города. Я полюбила ее жителей. Я не хотела расставаться с историей главных героев. Приближения финала не вызывало паники лишь по одной причине - впереди меня ожидают еще три книги из цикла Александрийский квартет. А, значит, настанет день и перенасыщенный раствор повседневности Даррелла снова примет меня в свои тягучие воды.

Читать далее
117
7,3K
Аноним19 июня 2019 г.
Александрийская Увертюра
Главное и фактически непреодолимое желание — эпиграфом к данной рецензии на 1-й том Александрийского квартета дать пролог Ивана Баркова (или не Баркова, не принципиально) из его самого знаменитого произведения . Ну там где про вошь, гниду и бабку Степаниду.
Александрийская хтонь
Боль узнавания терзала меня весь первый том — зная, что не мог это читать ранее, я понимал, что мной это уже ранее было прочитано. Эти бесконечные «кружева слов», которые так любят латиноамериканские писатели, этот туман, эта хтонь — потом, собравшись с силами и разогнав морок, я смог увидеть, откуда же растут уши у данного произведения.
Я вижу в этом гибрид Жан-Поль Сартра и Густава Майринка . И первое, и второе в глубокой молодости мне прям очень понравилось. Потом, в зрелости, я попробовал перечитать, и понял, что это не моё — я безнадежно отдалился от всего этого тумана, от кабалистики, от экзистенциального кризиса главного героя. О Сартре даже в свое время отписался. И вот сейчас, по прошествии многих лет, меня окунают в ту же субстанцию.
Вместо туманов Майринка — висящая тягучая жара Александрии. Вместо кризиса Сартра — кризис нашего безымянного героя. И все это в духе латиноамериканской прозы — увитое кружевами, бесконечными кружевами, кружевами кружев слов, с виньетками из кружев, в кружевах. Красивый язык — мой желудок от такой сладости болезненно сжимается, а мозг кричит про диабет II типа.
Жюстина
Сюжетный образ надо искать прям в самом начале — автор его и не скрывает. Это Жюстина Маркиза де Сада. Разумеется, рассматривать Жюстину в отрыве от Жюльетты абсолютно невозможно — эти два произведения созданы в неразрывном диалектическом единстве. Вот и здесь главной героиней, на которой автор (не Даррел, а автор внутри текста) акцентирует свой фокус — нимфоманка Жюстина. Сюжет пересказывать нет никакого смысла — бесконечный промискуитет, подкрепленный томностью главного героя, автора текста, который мешает превратиться всему этому унынию в весёлую групповушку. Групповушка есть, но она совсем не веселая. В качестве приправы подсыпано драмой и даже чуток шпионским детективом — вкуса почти не чувствуется.
Главный герой и его отношения с Жюистиной — стержень этого романа. И для меня это главная загадка — зачем он сдался этой достаточно жизнелюбивой и телесной нимфоманке? Да, намеки про его огромный половой орган я уловил — но неужели с позиции Даррела величина полового органа может искупить бесконечное уныние и слюнявость того мужчины, к которому он крепится? Может страшная тайна, что он ей вообще не был нужен, или был нужен так, как женщине был нужен фаллоимитатор и есть тот секрет, что нам раскроют в оставшихся томах? Большой удар будет по этому слюнтяю.
Понятно что все герои — это и есть автор. И понятно, что, если мы воспринимаем безымянного как некую грань личности автора, Жюстину — как другую грань личности, Бальтазара, Мелиссу и пр. как новые грани — это может собраться в какую-то сложную и противоречивую картину. Но они же выходят в роли отдельных персонажей, и строго по формуле: «грань = персонаж». Увы, одной грани совершенно недостаточно для создания живых людей — все тот-же Голем, оживлённый древней магией слова, но так и оставшийся глиняным болваном.
Де Сад
Автор создал свою книгу явно опираясь на стилистику Маркиза Де Сада — революционного писателя для своего времени. Но вот беда — откровенная порнография в работах Донасьен Альфонсо Франсуа де Сада перемежевывалась откровенной же философией — и эта порнография играла на его философию. Де Сад возводит «природу зла» в главный фокус своей философии, и препарирует её невероятно тонко — «изнутри». Да, чтоб очистить дымоход, он сначала в него влезает, и пусть ему нравится там пачкаться (это видно) — своей цели он достигает. И декларируя субъективность добродетельности и порока, декларируя природную власть над человеком как единственную — он делает это гармонично и даже изысканно. Порнография с одной стороны иллюстрирует его мысль, с другой — «вштыривает» читателя, чтоб он не заснул. Здесь же словеса автора больше усыпляют.
Свинг-пати
По большому счёту перед нами предстает картина секса. Но это не секс живой, может даже животный, заводной — тот секс, которым радуют нас порнографические фильмы. Это секс вялый, томный, душный. Когда в жару не хочется делать ничего, и секса не хочется, но что-то же надо делать в жару, и оба потные, и мужчина не думает ни о чем (во время секса редко получается о чем-то подумать), а женщина о чем-то своем, может о том, что постельное белье в поту, и придётся менять. Этот секс не может никого завести (секс очень заводная вещь — даже на просмотр чужого секса тело реагирует), он может лишь вызвать чувство недоумения, скуки, брезгливости, спровоцировать зевоту. Когда при тебе начинают заниматься таким сексом — вы с партнершей просто выходите на балкон покурить. Вы не завелись, вам, скорее, неудобно. Переглядывая друг с другом вы удовлетворены радостью вашей партнерши, что у нас то не так, и горечью, что потратили свое время на это унылое свинг-пати. Примерно аналогичные чувства я испытывал при прочтении.
Увертюра
Очевидно, что автор использовал первый том ради масштабной расстановки фигур на шахматной доске. Отчасти поэтому эти фигуры расставляет такой неинтересный герой, отчасти поэтому событий в книге фактически нет — автор старается сплести вокруг нас свою паутину. И если смотреть на Жюстину как на увертюру — я вполне могу понять перспективу того, насколько книга встроится в глобальный замысел.
Видимо понимая, что дальше первой книги читатель может не двинуться — автор идет на хитрый и подлый приём, а именно пускает нас в свою лабораторию. Показывая свои заметки он как-бы извиняется, и дает понять, что герои то не совсем плоские, и будет развитие — не так оно однозначно как может показаться. Именно в этой лаборатории можем услышать, что главный герой первого тома, его стенания и пр. — это нечто факультативное, а глобальный замысел пошёл куда шире и дальше. Будем надеяться. Как бы не был приятен язык автора — все-таки латиноамериканская проза это делает не хуже, а сюжеты там пободрее. Этот том в отрыве от глобальное замысла получает 2-е звезды. Будем надеяться, что эта оценка оттого, что «дураку половину работы не показывают».
Читать далее
107
4,3K
Аноним22 июня 2019 г.
Александрийская Плоть
Отзыв на первый том можно почитать здесь.
Второй том служит наглядным доказательством, почему войти в одну реку два (в нашем случае три) раза идея настолько заманчивая, и почему это сделать практически невозможно. Видимо, понимая, что осадок от первого тома подействует на ограниченную часть аудитории — автор снова делает ход конем, опять запуская нас в свою писательскую лабораторию.
Среди склянок и колбочек автора
Автор уже в конце первой части своими «рабочими заметками» четко дал понять, что он затеял литературную игру. Характер этой игры был, в принципе, угадываем — более того, удосужься я ознакомиться с отзывами на эту книгу, я его понял бы сразу — но чего не случилось, того не случилось. Сам автор начинает характеризовать свой роман как «четырехпалубный корабль», «роман с раздвижными панелями» и «четыре оси» (три пространственные и одну временную). Следовательно, нам придется каждый раз наблюдать за нарастанием годичных колец этого дерева, сердцевина которого есть душная и вялая история английского учителя Дарли (наконец мы узнали, как его зовут).
Плюс автор даёт нам другой ключ к пониманию его текста — явно вдохновлённый успехами в науке и техники своего времени, особенно физики, автор хочет идеи из физики перенести в литературную сферу. Пространство-время Альберта Эйнштейна, квантовая теория Макса Планка, частицы, все это смешивается с Прустом или Джойсом. Такая точка зрения имеет место быть — хотя всегда хочется спросить, а что автор вообще понимает в квантово-волновой механике, если он по образованию филолог? Ответ на этот вопрос должен дать нам 4-й том — где квантовая теория и теория относительности Эйнштейна соединятся с предыдущими томами, и дадут нам нечто такое, чего мы не видели (о чём прозрачно намекает сам автор в своих же рабочих заметках).
Плоть нарастает
Первые главы внушили мне некоторые надежды. От вялого и душного секса первой части мы перешли к сексу повеселее — резко форсировалась тема гомосексуальности отдельных персонажей, появились темы с женским обрезанием, с переодеванием в женское. Все это, в основном, связано с байками старого матроса. Но байки старого матроса неминуемо подошли к концу — и мы оказались с комментариями к первому тому Дарли, сделанными венерологом Бальтазаром.
(Ну вы поняли. Дарли страдает от любви, и от этой любви своими комментариями, выявляющими подноготную событий, его вылечит кто? Правильно! Венеролог (!!!) Бальтазар (!!!). Для тех кто в танке — с венерологом все понятно, Венера это богиня любви. Библейский же Бальтазар использовал священные сосуды для питья, в результате чего пало его царство (см. Библию))
Не знаю как вам — я бы лучше прочитал дальше до зоофилии, ведь не переодеванием же в женское автор раздраконил весь мир, и получил статус культового?
Из кухни в гостиную
Раз уж сам автор решил пустить нас в свою авторскую кухню, причем он делает это несколько раз — не будем стесняться, и пройдем через неё в зал для приёмов. А кухонная правда такова, что «каркас» первого тома из тумана и слюней оказывается недостаточно крепким, чтоб выдержать на себе все сооружения второго тома. Поэтому автор идет на дополнение ингредиентами — появляются новые персонажи. Как-бы в противовес «ни рыба ни мясо» персонажам первого тома — эти подчёркнуто харАктерные, с изюминкой. И когда ты утомляешься от этих одномерных болванок из первой части — вновь прибывшие из второй части смотрятся всяко симпатичнее. Может вы скажете, что это задумка автора — первый том был как-бы первое измерение, а во втором все персонажи обретут дополнительное измерение? Так, да не так — попытки такие явно предпринимались, но вот назвать их всех успешными? Персонажи так и не вышли за узкие рамки, которые автор для них определил в первом томе — может это замах на третий? Там они станут неминуемо объемными? Ой ли.
Жюстина, опять Жюстина
Автор не смог избавиться от своей «жюстинозависимости» — нет, не от героини Жюстины — эта «роковая женщина», а как по мне просто нимфоманка (теперь мы узнали, что у неё вязкий темперамент, и она западает на тех, кто её стебёт и игнорит — невероятное расширение образа) как-раз не вызывает особого интереса — автор не смог избавиться от зависимости к Жюстине Де Сада. Посвящая ей целых два эпиграфа с самого начала автор как-бы уверяет в том, что он не отступит от своей генеральной линии, и стоически будет тянуть лямку первого тома. Именно этого отступления в рамках его «двумерной для второго тома» концепции мы и ждали, и именно его мы не дождались. Все что мы дождались — это что одни персонажи стали определять других персонажей. То, из чего сделал свою карьеру Джордж Мартин в своей Песни Льда и Пламени . Стоит ли говорить, что у Мартина это получилось значительно интереснее?
Унылый секс или разговоры про унылый секс?
Первый том был переполнен унылым сексом. Второй том переполнен разговорами про унылый секс — биологическое трепыхание героев первого тома стало объектом пристального внимания самих же героев первого тома — из этого субстрата и появился роман, как Жюстина из пены, но не морской. Что лучше — унылый секс или разговоры про унылый секс? С одной стороны — унылый секс может дать жизнь, а разговоры про секс — нет. С другой стороны — унылый секс мало интересен даже тем, кто им занимается, а разговоры про этот секс кому-то могут и понравиться. Поэтому на весах субъективизма этот том весит больше, чем прошлый. Как говорится, и на том спасибо. Будем надеяться, что автор не обманет, и закрутит нас в квантовом потоке тому к четвёртому. Иначе он и правда шарлатан.
Читать далее
103
3,8K

Все рецензии

Цитаты

Аноним29 ноября 2010 г.
С женщиной можно делать только три вещи. Ты можешь любить её, страдать из-за неё и превращать её в литературу.
66
3K
Аноним16 августа 2010 г.
"Город становится миром, когда ты любишь одного из живущих в нем".
49
3,3K
Аноним25 марта 2011 г.
Трудно противостоять желаниям сердца: если оно чего-то очень захочет, то купит всё равно и заплатит душой.
32
1,5K