Живые и мертвые. Трилогия. Полное издание в одном томе

Ну что ж, все под богом ходим, судьба моя ретивая, но я люблю ей ходить наперерез.

А может, и никакой он не стервец, а просто один из тех сухарей, которым на фронте никто не рад, и даже они сами себе не рады. Делают вроде бы всё, что по закону положено, а почти всякий раз невпопад, без пользы делу. И при всей своей праведности стольким людям нагадят, скольким другой стервец не нагадит. И жизнь свою, бывает, положит там, где положено, а понять и пожалеть их даже после смерти нет сил, потому что при жизни они сами никого не понимали и не жалели.

А солдаты бой знают, и когда в газете сплошь и рядом про кровь скороговоркой, про потери скороговоркой, сам подвиг цены лишается, ему верить перестают. Те, кто порох нюхал, конечно.

Дело шло успешно. Когда идёт туго, доносить никто не торопится, а когда намечается успех да вдобавок есть чувство, что взятого не отберут, тут с донесениями не задерживаются. Тут их хоть отбавляй!

Такого если уж брать, то надо, как занозу, чтоб не обломилась, а то глубже засядет, тогда вообще не вытянешь.

В бою солдат приказ выполняет, а кончился бой - положил голову на что попало, хоть на труп, и уже ничего ни с кем до утра не сделаешь.

Когда хочешь спросить слишком много, начинаешь себя мысленно урезать, урезать и до тех пор урезаешь, пока почти ничего не остаётся спрашивать.

С того света нас никто не видит, и никто не плачет и не радуется тому - раньше или позже мы их забыли...

Нельзя было хотеть, чтобы кто-то умер вместо кого-то, можно было только хотеть, чтоб все всегда оставались живыми. Но мечтать об этом было нелепо.

Как было - уже не будет, а как будет - посмотрим.