Ті, що співають у терні

Пусть мы и сами знаем, что оступаемся, знаем даже раньше, чем сделали первый шаг, но ведь это сознание всё равно ничему не может помешать, ничего не может изменить, правда? Каждый поёт свою песенку и уверен, что никогда мир не слышал ничего прекраснее.

Она слишком хорошо знала сына и не сомневалась: одно её слово — и он снова будет здесь, а значит, никогда у неё не вырвется это слово. Если дни ее долги и горьки, ибо она потерпела поражение, терпеть надо молча.

— Совершенство в чем бы то ни было — скука смертная! — сказала Мэри Карсон. — Что до меня, я предпочитаю толику несовершенства.

Мы можем отдавать только то, что в нас есть, не больше, правда?

Понять, в чём ошибка, ещё не значит её исправить.

О дочерях женщины не помнят. Что такое дочь? Просто напоминание о боли, младшее подобие тебя самой, обреченное пройти через то же, что и ты, тянуть ту же лямку и плакать теми же слезами.

" Не тот храбрец, кто великан, а тот великан, кто храбрец"

"Никому и никогда не испытать чужую боль, каждому суждена своя"

"Жадный Бог берет себе лушчих, предоставляя этот мир нам, прочим, чтобы мы здесь пропадали"

"Терпеливый в конце концов непременно побеждает"

"...ведь все деревья кажутся одинаковыми лишь тем, кто не знает, как сердце может отметить и запомнить в бескрайних лесах одно-единственное дерево."

Эти горожане понятия не имеют, как мы, не городские, живем, им-то можно нянчиться со своими кошечками да собачками, будто с малыми детьми. А у нас тут все по-другому. Если кто попал в беду, мужчина ли, женщина, большой или малый, мы никого без помощи не оставим, а городские - они о зверюшках своих любимых заботятся, а человек хоть зови, хоть плачь - и пальцем не шевельнут, чтоб помочь.

... Никто не ценит того, чего слишком много. У нас тут в избытке овцы, а в городе - люди.

Птица с шипом терновника в груди повинуется непрележному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет её кинуться на острие и умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает ей сердце, она не думает о близости смерти, она просто поёт, поёт до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвется дыхание. Но мы, когда бросаемся грудью на тернии,- мы знаем. Мы понимаем. И все равно - грудью на тернии. Так будет всегда.