
Ваша оценкаЖанры
Рейтинг LiveLib
- 570%
- 430%
- 30%
- 20%
- 10%
Ваша оценкаРецензии
Аноним12 апреля 2021 г.Святой и грешник революции
Читать далееПоздний рассказ Толстого, в котором он пытается примирить свой неискоренимый либерализм с евангельской проповедью, выступая в результате в своем истинном амплуа - либерального евангелиста, за что, в принципе, он и будет отлучен от церкви. Точнее, не будет, а уже отлучен, к моменту выхода рассказа в печать - 1906 год - Толстой уже 5 лет как числится вне Православной церкви.
Сюжет рассказа основан на противопоставлении двух революционеров-народников: Светлогуба и Меженецкого. Оба персонажа имеют реальных прототипов; за образом Светлогуба стоит созвучный ему Лизогуб, реальный народник, повешенный в 1879 году в Одессе за подготовку покушения на Александра II, а в Меженецком угадывается такая яркая фигура российского народничества как Герман Лопатин, лично знакомый с Марксом, один их первых переводчиков "Капитала".
Но в обоих случаях Толстой очень далеко отступает от истины, представляя Светлогуба совершенно невинной овечкой, занимавшегося распространением революционной литературы в сельской местности, осужденного на смертную казнь явно "по беспределу", хотя реальный Лизогуб по свидетельству того же Степняка-Кравчинского, был одним из настоящих руководителей движения. А Меженецкий выступает идеологическим анахоретом так и не принявшим марксистскую идеологию, в то время как реальный Лопатин, как я уже сказал, и общался с Марксом, и переводил его.
Общее между героями то, что оба погибают в петле, а разница в том, как они приходят на свой эшафот. А индикатором истины выступает Евангелие и некий раскольник, который становится свидетелем обеих смертей.
Надо отметить, что Светлогуб в чем-то напоминает Нехлюдова из знаменитого "Воскресения", а именно тем, какой эффект производит на него евангельский текст. Нехлюдову, у которого было будущее, Евангелие открывает глаза на смысл жизни, Светлогубу, который приговорен, оно помогает обрести высший смысл, особенно на него подействовали следующие строки:
«Ко всем же сказал: если кто хочет идти за мной, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за мной. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет свою душу ради меня, тот сбережет ее. Ибо что пользы человеку приобресть весь мир, а себя самого погубить или повредить себе».Спокойствие и благообразие Светлогуба перед смертью произвели на раскольника, который видел в окно последние минуты его жизни, такое впечатление, что он подумал:
«Этот познал истину, — думал он. — Антихристовы слуги затем и задавят его веревкой, чтоб не открыл никому».Светлогуб погибает смертью мученика, принимая кончину как избавление, а вот Меженецкий сам лезет в петлю, пережив жестокое разочарование в своей деятельности, в отсутствии уважения со стороны своих последователей, отказавшихся от идеалов народничества, и ушедших в марксизм. Главное же то, что он отвергает Евангелие, то есть истину, поэтому и совершает самый страшный грех - самоубийство, становясь своего рода Иудой от революции.
А старик-раскольник, снова оказавшийся рядом, воспринимающий Меженецкого как представителя зла, предвещает ему скорый конец. Сам старик тоже умирает, и оказывается в мертвецкой рядом с удавленником Меженецким, может быть, для того, чтобы сопровождать его на Страшный суд. Светлогуб, принявший Евангелие был сильным и сопровождения не требовал, а Меженецкий, от Евангелия отрекшийся, был слабаком-самоубийцей, и ему требовался аналог Харона.
147805
Аноним22 апреля 2021 г.Третий вопрос русской классики
Читать далееЗавершаю "трилогию" рецензий на произведения русской классики, ставящие своими названиями насущные жизненные вопросы. Первые два лежат, так сказать, на поверхности - "Что делать?" Чернышевского и "Кто виноват?" Герцена. С третьим вопросом все оказалось не так однозначно, когда я проанонсировал что будет еще и третье "вопросное" произведение, то выяснилось, что о нем знают далеко не все.
А между тем вопрос "За что?" в реальной жизни задается едва ли реже, чем "Кто виноват?", и уж точно чаще, чем "Что делать?" Первые два вопроса все же носят активный характер - поиск виновных и поиск модели поведения. А вот вопрос, заданный Толстым, - пассивный, более известный в колоритной транскрипции "за шо?" или "а мене за шо?"
Из всех трех вопросов, конечно, самый главный и определяющий - "Что делать?", потому что этот вопрос неминуемо встает перед каждым человеком, выбирающим способ собственного применения в этом мире, он стоял и перед Базаровым, и перед Обломовым. Вопрос "Кто виноват?" менее обязателен, потому что иногда уже неважно, кто виноват. Хотя, часто знать "кто виноват?" все же необходимо, просто для того, чтобы выявить причину фатальной ошибки во избежание её повторения.
А вот вопрос "За что?" - вопрос жертвы. Ей - жертве - в самом деле не мешает знать - за что на неё обрушилось то или иное несчастье, опять же, для того, чтобы минимизировать поток новых неурядиц.
В роли жертв, вопиющих с этим самым вопросом, в рассказе Толстого выступает чета польских патриотов Мигурских. Супруг - участник польского восстания 1830-1831 гг., супруга - "декабристка", последовавшая за ним в казахские степи, куда в солдаты был сослан супруг.
В основу рассказа был положен реальный случай, описанный в книге С.В.Максимова "Сибирь и каторга", Толстой даже не стал менять фамилии героев. В то же время критик Шкловский с недоверием отнесся к истории, описанной Максимовым, посчитав её классическим анекдотом. А суть в том, что по сюжету у польской пары в ссылке рожается двое детей, и там же умирают. Потом супруги инсценируют утопление пана Мигурского, чей труп так и не находят, и "вдова" просит, чтобы ей позволили вывезти гробы детей на родину. А везет в ящике, в котором якобы лежат детские гробики, вместо них - живого мужа.
В Саратове казак-конвоир заподозрил что-то неладное и доложил о непонятных звуках, раздающихся из "гроба". Вот, в принципе, и вся история, но Лев Николаевич решает по своему расставить акценты. Он вопиет: "за что" этим благородным польским феодалам выпала такая злая судьба. За что к ним так несправедлива Российская империя, за что к ним так несправедливы подданные этой империи?
Здесь ведь два аспекта: один - это вина царизма, отправившего польского дворянина в ссылку за "безобидные шалости", а второй - вина тёмного и забитого русского народа, который не хочет вникать в особенность положения страдающих поляков, и выдает их жандармерии.
Обидно за Льва Николаевича, который под старость начал дрейфовать в сторону либеральной русофобии. Оно понятно, что он воевал с царизмом, но от совести нации все же не хотелось бы получать таких неуклюжих передергиваний. Толстой не озаботился вопросом "за что?" по отношению к крестьянству и пролетариату собственного народа, которые жили в гораздо худших условиях, чем поляки в ссылке. Он возмущен, что если бы семью Мигурских не сослали в казахские степи, то их дети получили бы должную медицинскую помощь и не умерли, а то, что у моей прапрабабушки, которая жила в русской деревне, не так далеко от Ясной Поляны, как раз в те годы, когда Толстой писал этот рассказ, было 18 детей, а выжило только 6, это "за что?"
Мигурского сослали за участие в восстании, а могли и казнить. Так вот и ответ "за что?" А если начинать рассуждения о том, что "подлая империя" захватила прекрасную Польшу, так и здесь есть ответ "за что?" Поляки же демонстрировали миру крайнюю форму "феодальной демократии", когда на их сейме один-единственный шляхтич, не согласный с тем или иным решением, мог наложить вето. И это в то время, когда вокруг набирают силу абсолютные монархии. Россия ведь не в одиночку "дербанила" ослабевшую Польшу, вместе с ней это делали и Пруссия с Австро-Венгрией. Так что вопрос "за что" имеет ответ "за несусветную историческую глупость", ведь геополитика существовала даже тогда, когда еще не было слова для её обозначения.
А оказавшись в том положении, в котором была польская шляхта в начале XIX века, и решившись на восстание против неугодной, но все же законной власти, нет смысла вопрошать "за что?" Это вопрос ответственности за собственный выбор и собственные поступки, когда ты - пан Мигурский - брал оружие и стрелял в людей, ты знал, на что идешь. Чего же теперь вопить: "А нас за шо?"
И делать крайним казака-конвоира, назначая его ответственным за судьбы "несправедливо наказанных" поляков, тоже некрасиво. Этак выходит, что конвоир должен неким шестым чувством чуять, где уголовники, а где благородные политические, и в первом случае образцово исполнять свои обязанности, а во втором - пренебрегать ими.
В целом, польской чете, конечно же, можно посочувствовать, но выставлять их абсолютными жертвами, не несущими ответственности за то, как складывается их жизнь, совершенно неправомерно, и вопрос, заданный Толстым в заголовке, выглядит очень манипулятивно.
125944
Аноним17 декабря 2017 г.Бравые ребята, или Всем каюк.
Читать далееКороче так, жил был небедный паренёк, чего не жилось спрашивается, строил бы школы и помогал людям, ан нет, надо обязательно поперёк власти встать и сделаться отмороженным террористом. Связался с полными отморозками и сохранил у себя динамит, для подрыва здания или поезда с правительственными чиновниками. Вот такой был добрый, но слабохарактерный.
Другой всю жизнь сидел в тюряге и вроде ему там даже нравилось. Не верил, бедолага, никому и ничему. Только искал истину. Нашёл, когда подыхал на нарах.
Ещё один персонаж, не лучше. Отморозок и террорист с ложными ценностями. "Включенный по полной" и истинно верящий, что своими «подвигами» может изменить мир к лучшему.
Все как на подбор хотят только хорошего. Один - помогать людям, другой ищет истинную веру, а третий всерьёз думает, что насилием может изменить мир к лучшему. У всех конец один, но только дойдя до последней черты эти люди начинают что-то понимать.41823
Цитаты
Аноним4 февраля 2021 г....И люди в звездах и золоченых мундирах так восхваляли его за это, что он искренно верил, что он великий человек и что жизнь его была великим благом для человечества и особенно для русских людей, на развращение и одурение которых были бессознательно направлены все его силы.
1179
Аноним1 апреля 2018 г.Читать далееКак при объявлении смертного приговора Светлогуб не мог понять всего значения того, что объявлялось ему, так и теперь он не мог обнять всего значения предстоящей минуты и с удивлением смотрел на палача, поспешно, ловко и озабоченно исполняющего свое ужасное дело. Лицо палача было самое обыкновенное лицо русского рабочего человека, не злое, но сосредоточенное, какое бывает у людей, старающихся как можно точнее исполнить нужное и сложное дело. <...> Он подвинулся к виселице и, невольно окинув взглядом ряды солдат и пестрых зрителей, ещё раз подумал: «Зачем, зачем они делают это?» И ему стало жалко и их и себя, и слёзы выступили ему на глаза.
- И не жалко тебе меня? - сказал он, уловив взгляд бойких серых глаз палача.
Палач на минуту остановился. Лицо его вдруг сделалось злое.
- Ну вас! Разговаривать! - пробормотал он и быстро нагнулся к полу, где лежала его поддевка и какое-то полотно, и, ловким движением обеих рук сзади обняв Светлогуба, накинул ему на голову холстинный мешок и поспешно обдёрнул его до половины спины и груди.1114























