Николай II

Личность каждого человека поистине многогранна. Один и тот же человек по-разному проявляет себя в разных ситуациях, по-разному общается с разными людьми, которые составляют о нём различные, порой диаметрально противоположные мнения. И речь здесь не о притворстве, не о продуманном поведении в расчёте на выгоду; все эти грани — это способы, которыми являет себя внешнему миру глубинное ядро человеческой сущности.

Когда мы говорим о Николае Александровиче Романове, мы имеем дело с двумя гранями этой личности. Одна из них — это милостью Божией император и самодержец Всероссийский Николай Вторый, царь Польский, великий князь Финляндский, и прочая, прочая, прочая. Это публичное лицо Николая — его образ как правителя великой империи и последнего в роду наследника своих державных предков. Вторая — это Ники, как его называли близкие, — примерный муж и отец, увлечённый охотник и любитель лаун-тенниса. Оценки Николая как императора, даже от убеждённых идейных монархистов, чаще всего предельно отрицательные — и, на мой взгляд, они верные. Оценки Николая как человека и семьянина — почти столь же безусловно (не будем принимать во внимание тех, кто с удовольствием смакует выдуманные непристойности и старательно выискивает реальные факты) высоки и положительны. Для Николая это разделение на императорский и человеческий аспекты верно, как ни для кого другого из русских монархов. Его даже нельзя назвать противоречивой фигурой, как того же Петра Великого. В нём не было никакого противоречия. Этот человек реально, совершенно искренне и непритворно, не хотел царствовать. На ум не приходит никого, кто был бы менее приспособлен к исполнению своей царской роли, чем Николай II — за исключением, быть может, внуков Петра Великого, но оба младших Петра царствовали настолько недолго, что их можно сбросить со счетов.

Главная причина трагизма его царствования лежит в юности Николая, во времени его воспитания и взросления. Вышло так, что Николай, выросший в психологической тени личности своего отца, царствующего императора, не смог развить в себе необходимые для монарха качества — твёрдость, способность рационально принимать решения и нести ответственность за них. Он даже должного уровня знаний не получил. Победоносцев, один из его учителей и воспитателей, — человек, по общепринятому мнению, сильнее всего повлиявший на формирование идейных взглядов последнего русского самодержца, сомневался в том, что Николай действительно усвоил всё, что ему преподавали, и действительно готов царствовать. Практически всю молодость цесаревич провёл в обществе гвардейских офицеров, чьи интересы, по большей части, ограничивались вином, картами, женщинами и другими развлечениями.

Почему Александр III столь безразлично отнёсся к воспитанию своего сына — понять трудно. Нельзя сказать, что он просто не нашёл на это времени — чем, например, можно оправдать Петра I, запустившего контроль за образованием и воспитанием своего сына Алексея. Царствование Александра Миротворца было достаточно спокойным, если сравнивать его с предыдущим и последующим, которые достались его отцу и сыну. На его долю не выпало ни крупных войн, ни серьёзных внутренних волнений. Вопрос о том, почему, при таких условиях, он толком не позаботился о том, чтобы оставить стране достойного преемника, остаётся открытым. В этом заключается величайшая ошибка Александра III, из-за которой его царствование стало предпоследним.

Вот так и получилось, что к 1894 году Николай подошёл слабовольным, выросшим в тени отца человеком, взрослым ребёнком, не обладавшим должным уровнем компетентности для выполнения своих обязанностей и понимавшим свою ответственность за судьбу страны скорее в религиозном смысле, чем в практическом.

В его характере хорошие манеры и подчёркнутая вежливость сочетались с робостью и стеснительностью — не самое редкое сочетание, прямо скажем. Он отличался сдержанностью и умел хорошо контролировать проявления своих эмоций: офицеры, встречавшие его в России после помолвки, отметили внешнюю невозмутимость цесаревича, а его личный дневник в это самое время был полон восторженных записей о невесте и своих чувствах в ней. Видимо, в этом контексте нужно рассматривать и посещение бала у французского посла после трагедии на Ходынке, в котором традиционно обвиняют Николая негативно настроенные по отношению к нему историки. К слову о бале — нужно заметить и то, что бал, по сути, был внешнеполитической демонстрацией, то есть царь поехал туда отнюдь не ради развлечения.

Застенчивость была общей чертой в характерах как Николая, так и его жены. Известно, что царь чаще всего не мог лично сказать тому или иному сановнику, что он отправляется в отставку — просто потому, что не хотел попадать в неловкую ситуацию. По воспоминаниям Б. А. Энгельгардта, во время последней официальной встречи с военным министром А. А. Поливановым Николай попрощался с ним обычным образом и ни словом не обмолвился о его отставке; Поливанов отправился домой и там обнаружил полученное ранее письмо, в котором царь сообщал ему о его увольнении.

Видимо, природная застенчивость и семейное счастье стали причиной того, что Николай всегда отстаивал своё право на неприкосновенность своей частной жизни, в том числе и в ситуации с Распутиным — не понимая, что для монарха это право крайне ограничено. Застенчивость и не очень высокий уровень знаний обусловили ещё одну черту Николая — его нелюбовь к любым спорам, в которых он теоретически мог проиграть. Для него было типично при обсуждении проблемы согласиться со мнениями всех, даже если они были диаметрально противоположны друг другу, а потом поступить так, как считал нужным он сам.

Особым ханжеством Николай не отличался, несмотря на искреннюю религиозность. В молодости он даже подумывал обзавестись в Японии временной женой, по примеру русских морских офицеров — правда, это скорее легенда, чем достоверная информация. Кстати — интересно, как относились к распространённой среди офицеров стоявших в Японии русских кораблей практике временных брачных контрактов (то есть, к обзаведению этими самыми временными японскими жёнами) судовые священники? Судя по тому, что эта практика продолжала существовать, корабельные пастыри либо смотрели на неё сквозь пальцы, либо их проповеди оставались безуспешными. И уж совсем неожиданный факт — в Японии Николай сделал себе татуировку дракона на правой руке. Поступок для православного царя и хозяина земли Русской весьма неординарный, что ни говори.

Последняя личностная черта, на которую стоит обратить внимание — это страстная любовь последнего царя к охоте. Видимо, отчасти охота была для него способом вернуться в золотую юность, когда был жив отец, когда не нужно было править огромной империей, и можно было жить в своё удовольствие. Кроме того — по мнению Фирсова, — охота давала выход постоянно копившемуся внутреннему психологическому напряжению — именно в этом контексте нужно рассматривать пресловутые убийства кошек и ворон. Странная мысль, но мне кажется, что она верная — живи Николай в наше время, он наверняка стал бы заядлым геймером.

Государственные обязанности Николай воспринимал одновременно как бремя, возложенное на него Богом, и рутину, которая мешала ему наслаждаться семейным счастьем с женой и детьми. Если к духовно-идеологическому аспекту своей власти Николай всегда относился очень серьёзно, искренне стараясь добросовестно выполнять свои задачи как православного царя, как духовного символа единства русского народа, как силы, стоящей над интересами отдельных сословий и примиряющей их, то практическую сторону своих царских обязанностей — заседания в государственных органах, встречи с министрами и обсуждение политики, — он воспринимал как обычную работу, которую нужно поскорее сделать, чтобы избавиться от неё и освободить время для семьи и досуга. Не имея необходимых знаний и способностей для принятия больших политических решений, определяющих дальнейшую судьбу России, Николай настаивал на исполнении своей личной воли в мелочах, пытаясь тем самым доказать окружающим и самому себе, что он настоящий, полновластный самодержец.

Стремившийся к идеальной православной монархии с собой в качестве воплощения единства русского народа, воспринимавший чиновничество как средостение, препятствие для прямого общения царя со своим народом, в реальности Николай боялся править, постоянно нервничал и во всём полагался на волю Божию. Идейные монархисты (например, Л. А. Тихомиров, Б. В. Никольский, Д. В. Философов) при таком положении дел всё глубже погружались в апокалиптические настроения. Задолго до свержения и смерти Николая уже говорили, что он станет последним царём в династии. Если взглянуть на дело с религиозно-мистической точки зрения (а в русском самодержавии религиозно-мистический аспект важен не менее, чем политический), то слабовольный и некомпетентный царь в годы испытаний выглядел настоящим проклятием для страны. Неизлечимая болезнь наследника престола только подчёркивала обречённость государства.

В историческом плане неотъемлемой частью образа Николая II стал комплекс мифов, сложившихся вокруг него. В белом мифе император предстаёт в качестве агнца, избранного для заклания и жертвоприношения. Это судьба, которую нельзя изменить; император знает о своей будущей участи из пророчества Авеля или из письма Серафима Саровского, и не противится ей, принимая волю Божию с христианским смирением. Этот миф появился уже после революции и смерти Николая — скорее всего, в попытке монархистов объяснить его безволие. В чёрном мифе царь — это Николай Кровавый, бессердечный тиран и деспот, тот, «кто начал царствовать Ходынкой» и «кончит, встав на эшафот», свергнуть и раздавить которого — это благое дело для угнетённого народа. Одна из сторон образа Николая в чёрном мифе — это царь-пьяница, основанием для которой, помимо вполне естественного желания революционеров и оппозиционеров очернить ненавистного самодержца, стала его неуместная риторика с постоянными поздравлениями в стиле «пью за ваше здоровье». В действительности, по свидетельству его слуг, Николай в день выпивал две рюмки вина за столом, а во время войны — и того меньше. В итоге, практически все действия и поступки Николая оказывались на руку врагам монархии, стремившимся развенчать и идею, и личность, которая эту идею олицетворяла.

Рассуждая о Николае II как человеке и правителе, никак нельзя обойти стороной его жену. Дело в том, что Александра Фёдоровна отнюдь не была обыкновенной, заурядной, практически незаметной женой императора, удел которой — попечительство над заведениями общественного призрения. Эта женщина имела собственное представление о роли императрицы в политике и старалась реализовывать это представление на практике. Её амбиции вместе со слабоволием самого Николая и его нежеланием править привели к тому, что влияние Александры Фёдоровны на царя было поистине огромным — фактически, безмерным и неограниченным. Аликс была единственным человеком, которому Николай доверял безоговорочно.

Женился Николай достаточно своеобразно. Александр III, вечно забывавший о том, что его сыну предстоит править империей, спохватился с женитьбой наследника поздно, уже незадолго до собственной смерти. Брак будущего императора был делом отнюдь не романтическим, и призван был обеспечить не его личное счастье, а стабильность в передаче власти и продолжение династии. Александр понимал, что с этим важным государственным делом он затянул, а женить цесаревича нужно было обязательно и желательно — прямо сейчас. Все эти матримониальные планы протекали на фоне чего-то похожего на первую любовь Николая, объектом которой стала Кшесинская.

Из всех возможных невест Ники более-менее нравилась только Аликс — Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса, принцесса Гессен-Дармштадская. Придворные замечали, что Алиса выше ростом своего будущего мужа на целую голову, и рядом с ней и так-то не очень представительный цесаревич выглядел ещё более невзрачно. Этническая немка, по воспитанию она была скорее англичанкой — её даже считали любимой внучкой старой королевы Виктории. Амбициозная и умная, девушка на серьёзном уровне изучала религию и смогла получить докторскую степень по философии. Сложись обстоятельства иначе, она могла бы стать надёжной опорой для своего не слишком интересующегося государственными делами мужа.

Невзлюбили Александру Фёдоровну в России сразу. Из-за проволочек при сватовстве её восприняли как неудачницу, уважать которую незачем, как очередную «гессенскую муху» (вторую после своей сестры Елизаветы, вышедшей замуж за великого князя Сергея Александровича), прилетевшую на русские хлеба. Свойственную Аликс застенчивость, затруднявшую ей искреннее общение, принимали за намеренную холодность и высокомерие. К этому добавилась неприязнь со стороны свекрови — императрица-мать, датчанка по происхождению, просто не любила немцев. То есть, сложности в контакте между молодой императрицей и русским обществом возникли с самых первых шагов.

По сути, единственным недостатком Александры Фёдоровны как императрицы было то, что она не умела нравиться обществу и не хотела этому учиться, не хотела подлаживаться под него. В свою очередь, это постепенно вело её к психологической изоляции, к отчуждённости от общества и к замыканию в семейном кругу. Дефицит общения и тоска императрицы по искренней дружбе открывали дорогу разным проходимцам, втиравшимся в доверие к ней и к её мужу. К концу царствования глухое противостояние между обществом и императрицей достигло той стадии, что обиженная постоянной неприязнью и необоснованными подозрениями Александра Фёдоровна пошла в атаку, жёстко продавливая через мужа свои собственные политические решения.

По странной иронии судьбы, неизлечимо больной Алексей, которому не суждено было править, с детства проявлял качества, отсутствовавшие у его отца — силу воли, ответственность и устойчивость в своих решениях. Николай, похоже, был неплохим отцом, в отличие от Александра III — и не только в человеческом смысле, но и как отец будущего императора-наследника. Он реально занимался развитием сына, старался возить его по России и знакомить со страной, которой ему предстояло править.

Среди тех, кто в разное время имел влияние на Николая II, ярче всего выделяются три человека — это К. П. Победоносцев, французский шарлатан Филипп Низье-Вашо и Григорий Распутин.

Проще всего с Победоносцевым — он был человек рациональный и не претендовал на какие-то особенные отношения с потусторонним миром, в отличие от двух других. В Победоносцева традиционно принято кидать шишки — это как минимум, как максимум — сыпать угли на его голову. В самом деле, кому нравятся старики, которые говорят, что нужно оставить всё как есть и жить по-старому? Насколько я могу судить, это был достаточно талантливый мыслитель-консерватор, сильной стороной которого было постоянство и неизменность его убеждений, основанные на глубокой уверенности в собственной правоте и умении доказывать эту правоту другим. Разве что в молодости у него был короткий период увлечения либеральными идеями; Фирсов, кстати, считает это увлечение искренним, а вот Н. А. Рабкина, автор статьи о Победоносцеве, которую мне в университете довелось прочитать, полагает, что Константин Петрович лишь отдал дань веяниям александровского времени. Победоносцев, которого император Александр III ценил как крупного идеолога консерватизма, был приглашён преподавать наследнику право. Проблема его как воспитателя цесаревича оказалась в том, что он сделал из Николая… ну да, молодого старика, а не могучего и уверенного повелителя великой империи. Конечно, виноват в этом не один только Победоносцев. На формирование жизненной позиции последнего из Романовых повлияло и по-странному безответственное отношение Александра III к воспитанию сына (о чём я уже говорил), и пассивный характер самого Николая. Но вектор Победоносцева, безусловно, был одним из самых сильных в формировании личности последнего царя. Между прочим, интересно то, что уже в его царствование Победоносцев, этот бюрократ-формалист от религии, возражал против канонизации Серафима Саровского, инициированной императором.

Французский самозваный доктор Филипп — это, пожалуй, одна из наиболее странных и необъяснимых фигур среди царских приближённых. Объяснить его взлёт можно разве что двумя причинами — крайней психологической изолированностью Александры Фёдоровны, не принятой русским обществом и отчаянно нуждавшейся в искренней дружбе, и дурацкой моде на спиритизм, которую высмеивал ещё Достоевский за двадцать с лишним лет до описываемых событий.

О Распутине можно говорить очень долго… и делать этого я не буду. Количество написанного об этом человеке, думаю, не слишком уступает количеству написанного о самом Николае II, и чтобы составить полноценное собственное мнение, придётся лезть в дебри этой литературы. Однако, Распутин сам по себе мне неинтересен, и тратить время на изучение его личности я не стану. Замечу только, что его приближение к царской чете намного понятнее, чем взлёт шарлатана Филиппа. Распутин был свой, русский; а ведь царь так хотел быть ближе к своим подданным — вот и посчитал сибирского крестьянина олицетворением всего русского народа. Что касается отношения к нему Александры Фёдоровны — дело тут вот в чём. Кажется, что императрица, будучи весьма религиозным человеком ещё в своей лютеранской молодости, восприняла православие в очень старинном, старомосковском его понимании, с его любовью к юродивым, убогим и прочим Божьим людям. В этом смысле Распутин оказывается наследником карликов и калек при дворах московских цариц XVII века.

Многие обычаи и особенности повседневной жизни русской императорской фамилии показались откровенно странными. Например, на православный обряд крещения будушего цесаревича в качестве дополнительных крёстных по непонятной причине приглашались какие-то протестантские родственники. Едва ли не каждое событие в семье правящего и будущего монарха было обставлено сложным церемониалом — интересно, неужели сами Романовы не находили его утомительным? Впрочем, традиция земного поклона царя людям после коронации и миропомазания по-хорошему впечатлила; весьма душевный и трогательный символ служения монарха своему народу.

Пожалуй, наиболее странно выглядят правила, касающиеся семьи и морганатических браков. Брак императора или его наследника с русской девушкой был, с официальной точки зрения, полностью невозможен — русская, как подданная императора, считалась ниже его по статусу в династическом смысле. Самым подходящим контингентом для подбора жён русским монархам и великим князьям почему-то считались дочери немецких герцогов. Ну не глупо ли? Немецкие герцоги, которых в тогдашней Европе было словно собак нерезаных, да к тому же ещё и иноверцы, считались выше представителей русских аристократических родов? Русской кандидатке в императрицы, по крайней мере, не нужно было бы менять религию и переходить в православие. Я не говорю уже о родственных браках европейских монархов, из-за которых получилось так, что Александра Фёдоровна была Николаю одновременно женой, четвероюродной тёткой и троюродной сестрой.

Вот так и вышло, что в этническом отношении Голштейн-Готторп-Романовы давно перестали быть русскими. Конечно, в культурном смысле они русскими оставались — и в большой степени это относится к глубоко православному Николаю II. Но как браки с немками вредили облику самодержцев в глазах русского народа, особенно крестьян — царь, де, женат на немке!

Бессмысленность закона о браках царских родственников продемонстрировали сами же Романовы, когда великие князья устроили настоящую династическую чехарду, переженившись мало того, что по любви (возмутительно!), так ещё и на разведённых женщинах, что заставило императора массово лишать их титулов и привилегий (а затем столь же массово их возвращать).

Причины гибели Российской империи сложны и многообразны. В экономике это была неразумная политика внешних займов, которая привела к формированию такого внешнего долга, что Франция могла фактически приказать России вступить в мировую войну на её стороне, под угрозой требования о немедленном возврате всех инвестиций. Вот оно — последствие чрезмерной встроенности в мировую экономику. Стремительное развитие фабричной промышленности, вместе с сохранением традиционного земледелия в деревне, вызвало приток в города большого количества бедных крестьян, устраивавшихся работать на заводы. Так экономическая предпосылка породила социальную — в результате роста промышленности и вызванной им урбанизации в городах появился как таковой слой преимущественно бедных пролетариев, который из-за низких зарплат, длинного рабочего дня и плохих бытовых условий представлял собой благоприятную среду для пропаганды революционеров всех мастей. Наличие этого слоя пролетариев сделало возможным само появление митингов, забастовок, уличных боёв на баррикадах и прочих способов, которыми выплёскивалось социальное напряжение, ставших столь частыми в 1905-1907 и 1917 годах.

К экономическим и социальным примыкает идеологическая причина — на мой взгляд, самая важная в гибели любого государства. Народ мог голодать и бедствовать, но для того, чтобы решиться на участие в революции, он должен был разочароваться в своём царе и его власти. Народ должен был убедиться, что царь перестал быть его защитником, и действует теперь не ради народного блага, а в своих собственных или чьих-то ещё интересах. Иными словами, должен быть разрушен тот духовный союз между царём и народом, в существование которого так верили и на который так полагались российские императоры. Главным ударом по этой идеологии стало Кровавое воскресенье, после которого народ разочаровался во власти и не хотел больше защищать царя, переставшего быть защитником народа. Царизм остался один против революционеров, оппозиционной интеллигенции, фрондирующего дворянства и народа, переставшего верить своему царю. Опереться можно было только на сановников и чиновников — но бюрократическая система России была поражена некомпетентностью. Говоря об идеологических причинах краха империи, нельзя не упомянуть и о падении авторитета Церкви, как в дворянстве, так и в народе — а ведь именно Церковь освящала царскую власть, давая ей божественную санкцию.

Наконец, свою роль сыграл и военно-политический фактор. Две неудачные войны (не вижу смысла сейчас спорить о том, были ли они проиграны или закончились вничью. Достаточно и того, что и в русско-японской, и в Первой мировой русские армия и флот потерпели несколько тяжёлых поражений) ударили по престижу монархии, а вернувшиеся с фронта и из плена солдаты не могли не задумываться о том, почему же царь-батюшка назначил таких плохих генералов и не дал вдосталь снарядов и пулемётов.

И вот здесь мы подходим к последней причине — личностной. Не исключено, что правитель уровня хотя бы Александра III, не говоря уже о Николае I или Петре, смог бы справиться со всеми проблемами, накопившимися к началу ХХ века, и спас бы государство от гибели. Но Николай II, что уж тут греха таить, не был таким, какими были его державные предки. С его способностями и его мировоззрением ему быть бы уездным предводителем дворянства где-нибудь в Пензенской или Калужской губернии, молиться, поститься, заслушивать на заседании управы вопрос о вспомоществовании бедным, устраивать балы и званые обеды, выгодно пристраивать дочерей замуж за соседей-помещиков да собирать теплые вещи для христолюбивого воинства, на поле брани с врагами державы Российской сражающегося. Однако социал-демократов, большевиков и меньшевиков, эсеров и земцев-либералов, и уж тем более — императора Муцухито и кайзера Вильгельма, а вместе с ними со всеми — и её величество Историю, — не интересовало, готов ли Николай Романов нести бремя, возложенное на него рождением в августейшей семье и подтверждённое коронацией. Как говорится, назвался груздем — полезай в кузов. Романовы надели русскую корону в результате Смуты, и Смута же сорвала её с головы последнего Романова.

Не так уж важно, кто именно принял решение убить отрё кшегося царя — Ленин или инициативные уральские товарищи. Рано или поздно Николая всё равно убили бы — шансов остаться в живых в Советской России у него не было. Ленинские большевики — это не китайцы, которые устроили отрёкшегося императора Пу И, после лагерного срока, работать садовником в Пекине и хотя бы сделали вид, что перевоспитали бывшего правителя старого мира и помогли ему адаптироваться к новой социалистической системе. Удивляет другое. Вместе с царём расстреляли всех. Жену, дочерей, сына-подростка. Даже врача и прислугу. Юровский под старость говорил: «[Нас] могут упрекнуть, что мы убили девочек, убили наследника-мальчика. Но к сегодняшнему дню девочки-мальчики выросли бы… в кого?». Вот так беспощадная логика политической борьбы в очередной раз победила даже элементарные представления о какой-то гуманности. Впрочем, в наступившую новую эпоху такой подход стал нормой.

С Николаем, его семьёй, его приближёнными и гибелью его империи ситуация более-менее ясна. Что можно сказать о его биографии за авторством Фирсова?

Главное достоинство работы — это то, что автор сумел избежать заведомой апологетичности. Можно было бы сказать, что он избежал и очернительства, но кто в XXI веке стал бы писать отрицательную биографию Николая II? Время, когда такая биография была бы актуальна, уже прошло. Безусловно, Фирсов сочувствует своему герою, но он не пытается его обелить; он пишет портрет Николая как живого человека, обладающего и достоинствами, и недостатками. Благодаря такому подходу он написал именно биографию, а не житие святого царственного страстотерпца.

Стиль изложения, на мой взгляд, подкачал. Это что-то среднее между душеспасительной литературой и школьным учебником по истории (ну, возможно, вузовским. Но точно не профильным), с цитированием Библии и русских религиозных философов. Рассказ ведётся довольно неспешно и, откровенно говоря, немного вгоняет в сон. Эффекта того, что от книги не хочется отрываться, лично я не испытал.

Чувствуется, что история Николая II — это не основной предмет исследовательского интереса Фирсова. В комплексе источников, которые он использует, большую долю составляют личный дневник императора и воспоминания приближённых к нему лиц. Из работ своих предшественников он относительно часто ссылается только на Ричарда Уортмана и С. С. Ольденбурга. Николай для Фирсова — это, скорее, один из персонажей интересующей его эпохи, чем личностный исторический феномен. В этом Фирсов однозначно проигрывает таким историкам-биографам, как О. В. Хлевнюк с его неоднозначной, но весьма крепкой биографией Сталина, Йоахим Фест и Жан Тюлар, вышедшие из-под пера которых жизнеописания Гитлера и Наполеона, как мне кажется, можно назвать эталоном научно-исторической биографии.

Заметно и то, что основная сфера приложения усилий Фирсова — это религиоведение, и что он вращается в церковных кругах. Первая глава начинается с цитаты из книги Иова; вторая — с цитаты из Бытия (история Лота, если быть точным), третья — из Экклезиаста, четвёртая — из Псалтири, пятая — из Евангелия от Матфея. Впрочем, для жизнеописания Николая это скорее уместно, чем нет; его жизнь — это пример религиозного христианина в не меньшей степени, чем политическое явление. Впрочем, все эти цитаты в общем стиле автора выглядят достаточно органично и уж точно не навязчиво.

Понятно, что формат биографии налагает ограничения как по объёму, так и по подбору материала. Часть эпизодов из жизни своего героя Фирсов лишь упоминает, не рассказывая о них подробно. Мне, например, хотелось бы почитать про мотивы поступка Тсуды Сандзо — японского полицейского, ударившего Николая саблей по голове. Любопытный эпизод, повлиявший, к тому же, на отношение будущего царя к Японии, а, следовательно, и на его внешнюю политику. Интересно, переживал ли Николай из-за того, что во время покушения, испугавшись, он бросился бежать? В той среде, где прошла его юность, такое поведение наверняка считалось бы трусостью. Между прочим, именно после покушения в Отсу в русском языке появилось выражение «японский городовой» — во всяком случае, так считают Фирсов и его знакомый-филолог П. А. Клубков.

Биография, конечно, не лишена недостатков. Более того, они достаточно заметны, чтобы обратить на себя внимание.

Предельно странны во вроде бы серьёзной научно-популярной работе две ссылки на книги Э. Радзинского. Во втором случае Фирсов по Радзинскому цитирует один из источников, телеграмму Распутина Александре Фёдоровне; неясно, почему нельзя было сослаться на сам источник, вместо того, чтобы ссылаться на этого сомнительного автора.

Нередко автор, обрисовав основные факты конкретного эпизода из жизни императора и приправив их собственными размышлениями о роли этих фактов в судьбе Николая и в судьбе России, выдаёт фразу в стиле «к сожалению, у нас нет возможности подробно освещать историю убийства» или «к сожалению, на страницах этой книги она (тема) не может быть освещена» и бежит дальше, в лучшем случае назвав пару имён других исследователей, занимавшихся этой конкретной проблемой. Это уже не фундаментальное научное исследование получается, а какой-то беглый пересказ основных событий, приправленный рассуждениями автора и ретрансляцией текстов коллег в целях взаимного повышения индекса Хирша. Впрочем, Фирсов, кажется, на фундаментальность претендовать и не хочет. Общий рассказ из-за такой манеры изложения выглядит несколько скомканным и обрывочным.

В итоге почти всю книгу не оставляет ощущение, будто автор торопится, будто он куда-то бежит по жизни своего героя, переходя на спокойный шаг только тогда, когда излагает свои собственные рассуждения о судьбе последнего монарха. Он очень быстро рассказывает о последних месяцах жизни Николая и совершенно вскользь пробегает историю убийства, неустанно заявляя, что исследование этих конкретных вещей — не его задача.

А я вам скажу, куда автор так торопится. Он торопится к своему весьма пространному эпилогу, основная тема которого — неумеренное религиозное рвение части верующих в отношении последнего царя. Вообще складывается впечатление, будто именно эпилог — самая важная часть книги для её автора, будто он писался раньше и намного тщательнее, чем основной текст. В эпилоге Фирсов старательно нападает на культистов-энтузиастов, он едок и полемичен. Идеи одного из них, к примеру, он называет «убогим богословием». И… если автор постоянно проскакивает эпизоды жизни своего героя, пробегая их второпях и заявляя, что их подробное исследование — не его задача, получается, что своей настоящей задачей он видит именно полемику с околоправославными культистами, для которых характерно неадекватное восприятие личности последнего царя и его роли в русской истории. Что, учитывая богословско-религиоведческий круг интересов Фирсова, в общем-то неудивительно. Я не хочу сказать, что эпилог в книге лишний. Однако его содержание посвящено проблеме, которая лишь косвенно относяится к общей теме биографии, и скорее подошло бы для отдельной статьи. В эпилоге же, на мой взгляд, имело смысл подвести итоги жизни Николая и закрепить основные идеи автора, тем самым облегчив читателю их восприятие и понимание — примерно так, в частности, пишет О. В. Хлевнюк.

Полноценная научная биография Николая II, основанная на критическом подходе и максимально тщательном изучении всех доступных источников — это, конечно, задача неподъёмная. Попытка С. Л. Фирсова получилась, во всяком случае, неплохой и достойной внимания.

З. Ы. Я сделаю ремарку, на всякий случай. Моё мнение о Николае II почти полностью основано на этой книге. Собственно, ради того, чтобы составить для себя толковое представление об этом человеке, я и решил её прочесть. Возможно, что в будущем это мнение будет меняться.

Редко биографии бывает интересно читать.
Книга Фирсова удивительное исключение.
Читала буквально не отрываясь. Ждала каждой свободной минуты чтобы продолжить чтение.
Вообще, читая, поражаешься: какую же гору источников пришлось переработать при написании такой биографии! Ни об одном русском царе не создано столько мифов, сколько о последнем, Николае II. Автор рассказал о тех фактах жизни, о которых редко встречала ранее. Например воспитание и обучение Николая II. Нельзя понять человека не зная имён преподавателей и наставников наследников престола. А ведь семейное воспитание дало начало формированию личности.
У Сергея Фирсова император представлен и как человек и как политический лидер.
Он раскрыл образ монарха православного, который с верою нёс свой крест как царь и власть для которого никогда не была самоцелью.
Многие его поступки были продиктованы именно этим двумя факторами.
Книгу легко читать. Без усыпляющих длиннот и высокомерной научности , изложена судьба царской семьи, оценка состояния общества и политическая ситуация в России.
Спасибо автору, для меня такая форма изложения оказалась самой подходящей.

Являясь огромным поклонником истории(особенно периода царствования монарших особ) я прочёл много книг касательно правления Николая II,и скажу откровенно-поражён скрупулёзностью,тщательностью работы автора,сумевшего уйти от ненавистного мне эпитета "кровавый"(с которым я сталкивался во многих других книгах ещё советского периода) и преподнести фигуру последнего русского царя с разных сторон-отца,мужа,императора,мученика.Книга задышала новыми красками и фактами,которые автор находил в различных архивах.Однозначно,будут выходить и другие книги,посвящённые Николаю,но на данный момент книга Сергея Фирсова наиболее полно и ярко отражает жизнь и судьбу Николая II.Я поражён в самое сердце(в хорошем смысле).Автору долгих и продолжительных оваций.ЖЗЛ на высоте!Браво!!!!

Так получилось, что две книги - эту и Радзинского "Николай II" я читала в один промежуток времени и параллельно. Что случилось весьма удачно: у Фирсова много исторических фактов, дат. И хотя он иногда позволяет высказывать свою точку зрения на проблему конца 29го - начала 20 века, напора на читателя я не заметила. Приводятся ссылки на работы других авторов, в т.ч. и Радзинского. У последнего же в книге больше отсебятины и две книги замечательно друг друга уравновесили, позволяя, осмотрев кризис со многих сторон, сложить своё мнение.

Одна из наиболее свежих и действительно серьёзных биографий Николая II, а точнее сокращённая версия двухтомника С.Л. Фирсова "Николай II. Пленник самодержавия". С творчеством историка Фирсова я уже был знаком по его исследованиям, посвящённым Русской Православной Церкви в годы царствования Николая II. Биографию последнего императора он также рассматривает через религиозную призму, уделяя много внимания психологическим аспектам личности Николая, его восприятию своей роли как "помазанника Божиего" и "хозяина Земли Русской". Перспективная задумка, выполненная весьма неплохо, без славословий и восхвалений "Царя-Мученика" в духе товарищей А.Н. Боханова и О.А. Платонова. Автор вообще относится к герою книги достаточно критично, обращая внимание на многие промахи и ошибки царя, в том числе его непонимание современных политических реалий, равно как и несоответствие этим реалиям того образа, в соответствии с которым Николай выстраивал свою политическую линию.

Решил почитать что-нибудь про Николая второго, самой популярной на удивление оказалась эта книга. Если из предисловия убрать "разоблачение" других авторов-биографии и историю этой темы, то главная суть книги мне с первого взгляда показалась следующая

Начало интригующее, потому что это те вопросы которые меня в первую очередь и интересовали, но я предполагал, что раз уж эта книга позиционируется как биография, то в ней не будет какого-то серьезного экономического, социального или политического анализа этого периода. Я так много думаю на тему "Россия на рубеже 19-20 веков", что решил даже сам что-нибудь написать ответив на поставленные вопросы.

И каково было мое разочарование от прочтения этой книги. Я надеялся, что раз уж страниц не мало, то хотя бы будут расписаны все события в жизни человека, от рождения и до смерти, каждая речь, каждая поездка, с кем встречался, где жил, круг общения и т.д.

Но вместо всего этого половина книги состоит из цитат современников преимущественно оппозиционеров. Этого должно было хватить, что бы понять что книга и близко не планирует приблизится к полному раскрытию личности и истории персонажа, но помимо этого есть и цитаты сторонников Николая II. Например цитаты Горемыкина и Муравьева:

Николай принимает на службу А. Клопова статиста который ездит по стране собирает данные, анализирует, выдает императору и другим ведомствам в частности министерству финансов или путей сообщения. В приводимых цитатах они крайне недовольны тем что кто-то ездит и устраивает проверки. И казалось бы очевидно, что просто министры недовольны, что их ведомства отвлекают или боятся чего-то, но нет. Приведенные цитаты были нужны для того, чтобы в очередной раз показать, что Николай II за всю свою жизнь не сделал ни одного верного решения и все его попытки проивить инициативу заканчивались плачевно, потому что он выбирает людей не за личные навыки, а за умение травить анекдоты.

И в цитировании нет ничего плохого, если они хорошо раскрывают какую-то суть, но сдесь же они есть просто для того чтобы растянуть повествование и не несут в себе никакой информации, одни повторения.

Я бы провел такую статистику по ощущениям: 80% - пустые и однотипные цитаты критикующих Николая второго, 20% - помогают раскрыть ощущения некоторых людей в то время, при этом имеющие в себе какое-то сознательное начало.

Темы поднятые в книге очень шаблонные и всем известные, при этом не имеющие в себе какого-то анализа, с тем же успехом можно часовой ролик на Ютубе посмотреть, отличие будет только в наличии цитат и объеме пустоты. Ладно бы с разных сторон на какие-то моменты разобраны, и конечное решение было оставлено за читателем, но в ролике на Ютубе и то более глубокая аналитика встречается, не говоря уже о статьях хотя бы на википедии.

40% перечисление рутинны и 10% уже о действительно имеющих значение моментах. 10%... С таким количеством если меня спросят, я однозначно не буду приводить эту книгу в пример, как хоть сколько-нибудь ценное время препровождение.

Ответ на предисловие: это не настоящая книга, и рассматривать ее как инструмент для поиска ответов на поставленные вопросы невозможно, потому что из человека сделали какое-то пугало, лучше что-нибудь другое почитать.