11 класс
MashaRibolovleva
- 90 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
Константин Дмитриевич БАЛЬМОНТ – «Только любовь» (книга стихов, 1903 г.)
Изучая историю на уроках в советской школе, я представлял себе эпоху Николая II в серо-красных тонах. Серая безликая жизнь серых немытых рабочих, гнущих спину на Николашку «Кровавого», который время от времени устраивает для своих «рабов» то кровавую коронацию, по русско-японскую войну, то «Кровавое воскресенье», чем подмешивает в серую жизнь подданных горькую красную струю.
И в этой жуткой атмосфере партийной строкой призывал к революции Ленин, а художественной строкой – Горький. Песней о Буревестнике, пьесой «На дне» и романом «Мать» я исчерпывал в детстве своё представление об «ужасных» 1900-х годах.
Но потом оказалось, что всё было совсем не так. Что было большое количество авторов, которые писали совсем о другом и жили совсем другими представлениями. Например – Бальмонт.
Книга «Только любовь», на мой взгляд, стала первым шагом поэта вниз, к закату.
До сих пор нам открывались всё новые и новые грани творческого дара поэта, но эта, седьмая, книга, хотя и стала яркой, пышущей жизнью, страстью и первобытным языческим анимизмом, ничего нового нам не показала. Всё здесь нам уже знакомо.
Впрочем, это не значит, что книга плоха.
Жизни податель,
Светлый создатель,
Солнце, тебя я пою!..
(из цикла «Гимн Солнцу»).
Свет, тепло и самоё жизнь даёт человеку Солнце, поэтому Бальмонт молится именно ему. Будучи стихией сам, Бальмонт видит в Солнце родственное себе существо – столь же могущественную стихию, которая, однако, величественнее поэта тем, что ПОРОДИЛА его. А значит – ему надо молиться.
Всё люблю я в тебе, ты во всём и всегда – молодое,
Но сильнее всего то, что в жизни горишь ты – для всех.
(из цикла «Гимн Солнцу»).
Поэт ценит в Солнце то, что у него нет избранников. То, что ему одинаково дорого ВСЁ сущее.
Люблю в тебе, что ты, согрев Франциска,
Воспевшего тебя, как я пою,
Ласкаешь тем же светом василиска,
Лелеешь нежных птичек и змею.
(из цикла «Гимн Солнцу»).
Любопытно, что люди часто УПРЕКАЮТ своего Бога за то, что он «льёт свой свет на праведных и неправедных». Им хочется именно ИЗБРАННОСТИ. Но Бальмонт сам избранник, сам бог, и он не нуждается в какой-то особой опеке стихий. Будучи вознесённым богами, сверх меры одарённым ими, он не претендует на ещё какое-то особенное отношение, он ценит равенство.
Бальмонту не нужен личный Бог и личный спаситель. Ему безразличен Христос просто потому, что Христос ничего не может дать ему. Вот Солнце может дать (и даёт!) поэту ВСЁ, а Христос – что?
И поэт воспевает Солнце.
Солнце и свой дар, свой удел.
О мироздатель,
Жизнеподатель,
Солнце, тебя я пою!
Ты в полногласной
Сказке прекрасной
Сделало страстной
Душу мою!
Жизни податель,
Бог и создатель,
Мудро сжигающий – свет!
Рад я на пире
Звуком быть в лире, -
Лучшего в мире
Счастия нет!
(из цикла «Гимн Солнцу»).
Поэт по Бальмонту – это не труженик, не слуга народу или царю, не обслуга издательств и журналов. Поэт – это СТИХИЯ. А стихия – это больше, чем Бог, ибо, как мы знаем, боги умирают, лишившись преданности своей паствы, а стихии губят миры и создают новые.
Смешалось всё. Людское я забыл.
Я в мировом. Я в центре вечных сил.
(из стихотворения «Солнечный луч»).
Нужна ли Бальмонту революция? Будет ли он «экспроприировать экспроприаторов» и жечь чьи-нибудь поместья? Будет ли он БОРОТЬСЯ?
Конечно, нет. Бальмонт вместе со своим даром получил от стихий ВСЁ. И он ни в чём не нуждается, кроме себя и своего призвания поэта.
Хочет ли поэт быть царём? О, нет, - он никогда не был столь мизерен. Царь людей для него, очевидно, столь же убог, как и царь зверей.
Мой зверь – не лев, излюбленный толпою, -
Мне кажется, что он лишь крупный пёс…
(из стихотворения «Мои звери»).
Нельзя сказать, что поэт не любит людей или, тем более, ненавидит их. Нет! (Хотя иногда он и заявляет о своей ненависти к людям – это лишь слова). Он просто ВНЕ их и до них ему нет никакого дела.
… Эту чудную Жар-птицу я в руках своих держу,
Как поймать её – я знаю, но другим не расскажу.
Что другие, что мне люди! Пусть они идут по краю,
Я за край взглянуть умею и свою бездонность знаю.
То, что в пропастях и безднах, мне известно навсегда,
Мне смеётся там блаженство, где другим грозит беда.
… И меня поймут лишь души, что похожи на меня, -
Люди с волей, люди с кровью, духи страсти и огня!
(из стихотворения «Жар-птица»).
Бальмонт ОБЪЕКТИВНО стал ВЫШЕ людей. Он ПОДНЯЛСЯ над ними, ПЕРЕРОС их, и они ему больше не интересны.
Хотя… женщинами он, видимо, не пренебрегал никогда.
Я заглянул во столько глаз,
Что позабыл я навсегда,
Когда любил я в первый раз
И не любил – когда?..
(из стихотворения «Звёздный хоровод»).
Как и в прежних своих книгах, Бальмонт говорит о своей неверности, мимолётности, НЕМУДРОСТИ.
Поэта невозможно представить себе в роли учителя, сенсея. Бальмонт – некое явление природы. А явлением природы можно только РОДИТЬСЯ, можно только БЫТЬ – этому НЕЛЬЗЯ НАУЧИТЬСЯ и этому нельзя научить.
Я не знаю мудрости
Я не знаю мудрости, годной для других.
Только мимолётности я влагаю в стих.
В каждой мимолётности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей… Вас я не зову!
Но, не претендуя на роль мудреца, Бальмонт постиг главное – подобное открывается подобному, любовь придёт к любящему.
Есть полногласность ответа,
Только желай и зови.
Длинные линии света
Тянутся к нам от любви.
(из стихотворения «Линии света»).
Но любовь Бальмонта – это не та любовь, которая что-то ДАЁТ. Это любовь ОТБИРАЮЩАЯ. Девицам лучше не приближаться к поэту – они перестанут быть девицами, но не приобретут в результате этого акта ничего. Бальмонт влюблён в себя и в саму СТИХИЮ любви. Он никогда не будет влюблён в ЧЕЛОВЕКА. Он сольётся с женщиной в экстазе любовного чувства и покинет её – пойдёт своей дорогой.
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша.
Моё единое отечество –
Моя пустынная душа.
С людьми скучаю до чрезмерности,
Одно и то же вижу в них.
Желаю случая, неверности,
Влюблён в движение и стих.
О, как люблю, люблю случайности,
Внезапно взятый поцелуй,
И весь восторг – до сладкой крайности,
И стих, в котором пенье струй.
Бальмонт вне борьбы и вне общества потому, что обретает цельность внутри себя самого.
Далёким близким
Мне чужды ваши рассуждения:
«Христос», «Антихрист», «Дьявол», «Бог».
Я – нежный иней охлаждения,
Я – ветерка чуть слышный вздох.
Мне чужды ваши восклицания:
«Полюбим тьму», «Возлюбим грех».
Я причиняю всем терзания,
Но светел мой свободный смех.
Вы так жестоки – помышлением,
Вы так свирепы – на словах.
Я должен быть стихийным гением,
Я весь в себе – восторг и страх.
Вы разделяете, сливаете,
Не доходя до бытия.
Но никогда вы не узнаете,
Как безраздельно целен я.
Сам я, признаться, далёк от такого мировоззрения, но читать Бальмонта и наблюдать за Бальмонтом, следуя за ним из книги в книгу, мне интересно.