Шинель

Как жалок тот, кто не попытался обрести себя.

Я готова к вашим камням и помидорам в мой адрес , но я скажу все, что думаю об этом маленьком и ничтожном …

человек родился . Да и не было описания какой-то трагичности в его семье, кроме как имянарекание не задалось, да батька сгинул. Но ведь выбрал же себе путь в департамент. А что дальше?!  Сидит да бумажки свои пишет. Из имущества пачка перьев, казненная бумага с десяток, три пуговицы от панталонов, да собственно и всё . Ни кола , ни двора . А уж ему  полтиничек. С лишним. Прожил немалую жизнь, а за рамки своего мелкого Мирка так и не посмел носа высунуть . А вот смысл-то не только в гоголевских шуток - прибауток да чиновничьих бюрократических реалиях. А смысл в том , что не любил себя Акакий Акакиевич . Да поэтому никто его и не любил. Даже чувства жалости особо не вызывал ни у кого. Лишь после смерти у знатной особы слегка совесть взыграла.  Да и то, не сказать что сильно он тревожился.

Был человек - нет человека, да никто и не заметил … а тем не менее будь Акакий Акакиевич со стержнем, с характером, то и не стала бы такой трагичной эта повесть

Прочитал это произведение второй раз спустя 20 лет после первого в школьные времена.
В очередной раз убеждаюсь, что восприятие школьной программы во взрослом возрасте абсолютно иное. Я даже представить себе не мог, что в этой повести такой глубокий смысл.
Ну теперь непосредственно про книгу.
С одной стороны, эта повесть про маленького человека, который раздавлен государственной машиной и социальной несправедливостью.
С другой, более глубокой стороны, открывается картина о духовном тупике, в которое зашло общество, преследуя потребительские мотивы. Деньги и вещи в этом обществе - наивысшая ценность, что сейчас еще больше актуально. Образ шинели здесь как искушение и грех, которые разрушают человеческую душу. В результате главный герой умирает и становится мстительным приведением, которое срывает шинели с прохожих. В этом состоит преображение маленького человека, который получает какую то власть. Маленький человек хорош и достоен сострадания пока он маленький (опять же очень актуальная тема на сегодняшний день).
В итоге, мы получили повесть не про конкретного человека, а про общество со всеми его пороками, которые спустя почти 200 лет, к сожалению, приобретают еще большую актуальность.

Иногда даже хочется оказаться на месте Акакия Акакиевича. Нет, не в том смысле, чтобы возвести покупку шинели в смысл жизни…хотя, что-то в этом есть, если всегда думать об одной проблеме насущной, о том, что холодно, зябко, Питер, мороз, то в голове не останется места для другой дребедени.
Нет, вот просто хочется быть призраком и бродить бездумно по Невскому проспекту и по баловству или по грусти пугать случайных прохожих, которым не повезло встретится с тобой на пути. Я вижу себе эту картинку, ты идешь против ветра, кутаешься в ту самую пресловутую шинель, темно, зябко, под ногами блестит мокрая мощенная дорога, ты не смотришь вперед, ты никого не видишь, ты ни о чем не думаешь, только вот-вот встретишь случайного путника и запомнишься ему на всю жизнь, а ты забудешь его через минуту и пойдешь дальше, сквозь ветер, холод и темноту и будет тебе легко и спокойно и единственное, с чем тебе нужно справляться, это холодный докучливый ветер, что бьет тебе прямо в лицо. Но ты его не боишься, потому что тебе хорошо…
Одна только эта шинелька, но зато ничего не страшно, никакой привязанности, никакой любви, никакой цели, только долгий мост впереди, река, луна и одинокий тусклый свет фонарей вдали. Ты в одиночестве и тебе хорошо. Ты никого не ищешь, ты никого не ждёшь, ты ни о ком не грезишь. Ночь, луна, звезды, река – вот твои спутники. Таинственная ночь командует парадом и тебе хорошо.
Ты подходишь к парапету и смотришь на тяжелые блестящие волны, чувствуешь ту силу, что скрывается под ними, поднимаешь глаза в небо и прямо дух захватывает, вот она, Луна-красавица, смотрит на тебя в окружении миллиардов ярких звезд и только ветер, ветер, беспокойный ветер не оставляет тебя на этом мосту, но тебе хорошо….

О Николае Васильевиче, о его "Шинели" и о главном герое этой повести говорят много и говорят разно, так что уж каждый сам для себя составляет мнение, жалок ли Башмачкин или поделом ему, и каждый будет прав. Гоголя, говорила Анна Андреевна Ахматова, очень тяжело себе представить, то есть;

И мнение Анны Андреевны о "Шинели" весьма занимательное, имеющее место быть. И, думаю, если вы перечтете "Шинель" под этим углом, то, возможно, на многое взгляните по другому:
"Я, как и все граждане, читала в этом году Гоголя. "Шинели" не трогала: боялась, очень уж буду жалеть Акакия Акакиевича. Но ко мне пришел Журавлев и прочел ее. Тогда я и сама ее перечла. И обнаружила, что это шкатулка с двойным дном... Жалеть Акакия Акакиевича нечего, у Гоголя тут была совсем другая мысль: николаевский режим уничтожил в нем человека. Акакий уже почти что не человек. И бумагу чуть-чуть посложнее составить не может, и перышки чинит. За что мне его жалеть? Что у него шинель старая? А я и сама четвертую зиму хожу в осеннем. Вот Евгения из "Медного всадника", того можно жалеть: он, хоть и глуп, но готов пожертвовать жизнью ради любимой женщины и на Петра восстает... Он человек, а гоголевский Акакий уже полное ничтожество. Но дело не в них, а я, представьте, сделала маленькое открытие: я поняла, что "значительное лицо" в "Шинели" - это не кто иной, как Александр Христофорович Бенкендорф , собственною своею персоной. Все совпадает, каждая черточка: и видимость доброты, и наружность, и бабник он отчаянный."
Заметим кстати, что Бенкендорф был в годы правления Николая I шефом жандармов и одновременно Главным начальником III отделения Собственной Е. И. В. канцелярии (1826—1844), ("Шинель" же написана в 1842), которое занималось делом не самым благочестивым, а именно: отделение канцелярии занималось надзором за политически неблагонадёжными лицами и сыском. Исполнительным органом третьего отделения был Отдельный корпус жандармов. К слову, императора Николая самого прозвали Жандармом Европы. Сам Александр Христофорович стоял во главе третьего отделения, законы были ему подвластны, иначе говоря, Бенкендорф считал, что пишуться они не для начальства, а для подчиненных, надзор за Пушкиным также был поручен лично Бенкендорфу. Герцен говорил о нем:

А о чиновниках, подобных Акакию Акакиевичу, Бенкендорф, сей жандарм, высказывался так: