Когда бог был кроликом

Ей не хватало в жизни фигуры старшего годами человека, кого-то, кто стал бы щитом между нею и надвигающейся с каждым годом старостью и смертью

— Я же говорил, что найду тебе настоящего друга. — Кролик! — прошептала я, замирая от счастья. — Вообще-то это бельгийский заяц, — покровительственно объяснил брат. — Бельгийский заяц, — повторила я так, словно эти два слова означали «любовь».

В то утро я не могла согреться даже в такси, которое везло меня от вокзала; в нем не работала печка.
— Такая вот дерьмовая машина, мисс, — пожаловался водитель. — Хотите я подую вам на руки?
— Спасибо, обойдусь.

— Тому, кто знает, зачем жить, все равно как жить. Это же Ницше.

Мнению окружающих придают чересчур большое значение.

— Нэнси ведь влюблена в тебя. — А я влюблена в нее. — А как же папа? — В него я тоже влюблена, — улыбнулась она. — А разве так можно? Она засмеялась: — Элли, ты же дитя шестидесятых! — Но все равно облом какой-то.

Ничто не остается забытым вечно.

Если бы всего на несколько прекрасных минут родители смогли остановиться, замолчать и побыть в тишине, они наверняка услышали бы, как разбивается на кусочки сердце их сына.

Я поднялась с травы и побежала к дому, по лестнице в верхние комнаты, чтобы взбивать там подушки, разглаживать простыни, наливать в кувшины воду и расставлять цветы - все это просто доя того, чтобы быть рядом с ней; быть с ней, зная, что есть вещи, о которых я никогда не смогу рассказать ей.

— Я хочу стать евреем, — объявила я. — Ты же говорила, что когда я вырасту, то смогу стать кем захочу.
— Так и есть. Но знаешь, стать евреем не очень-то просто.
— Знаю, — грустно согласилась я. — Нужен номер на руке.
Мамп вдруг перестала улыбаться.