Тихий Дон. В 4 книгах

– Наше дело – увлечь за собой казаков! – Сотник Чернокутов брякнул кулаком по столу. – Увлечь! На то мы и носим офицерские погоны!

– Нам, казакам, надо держаться за генерала Корнилова, как дитю за материн подол. Это без всяких лукавствий, напрямки! Оторвемся от него – пропадем! Расея навозом нас загребет.

«Тогда зимой, в Могилеве, когда я увидел в автомобиле свергнутого императора, уезжавшего из Ставки, и его скорбные губы, и потрясающее, непередаваемое положение руки, беспомощно лежавшей на колене, я упал на снег и рыдал, как мальчишка… Ведь вот я по-честному не приемлю революцию, не могу принять! И сердце и разум противятся… Жизнь положу за старое, отдам ее не колеблясь, без позы, просто, по-солдатски».

Аникушкина баба совсем не хозяйствовала, а по жалмерскому своему положению усиленно ухаживала за собой: румянилась, наводила красоту и за недостатком взрослых казаков принимала ребятишек лет по четырнадцати и больше.

– Ты не вылетывай вперед других, а то горячих смерть метит! Берегись там!

– А вот видишь как, – заторопился Григорий, и голос окреп в злобе, – людей стравили, и не попадайся! Хуже бирюков стал народ. Злоба кругом.

– Так они и есть мужики, из лыка деланные, хворостом скляченные.

Прохлада вкладывает в Григория тугую дрожащую пружину. Тело в колючих мурашках.

На сердце у Григория сладостная пустота. Хорошо и бездумно.

Ежели чижало тебе, ты покричи, – слеза ваша бабье горе завсегда мягчит.