Возлюби ближнего своего

Они пошли по залам Лувра, любуясь зарей и рассветом искусств. Шли мимо веков, мимо каменных египетских фараонов, греческих богов, римских цезарей, мимо вавилонских алтарей, персидских ковров, фламандских гобеленов, мимо картин, созданных людьми великого сердца — Рембрандтом, Гойей, Греко, Леонардо, Дюрером, шли через бесконечные залы и коридоры, пока не добрались до комнат, где висели полотна импрессионистов.
Здесь они уселись на один из диванов, стоявших в середине. На стенах светились пейзажи Сезанна, Ван Гога и Моне, танцовщицы Дега, пастельные женские головки Ренуара и красочные/Сцены Мане. Было тихо, они сидели в зале одни, и постепенно Керну и Рут начало казаться, будто они попали в какую-то заколдованнуюбашню, а все эти картины — окошки, из которых видны дальние миры, где цветут сады, где есть настоящая и серьезная радость жизни, большие чувства, великие мечты, где есть целостная и нерушимая человеческая душа, по ту сторону произвола, страха и бесправия.
— Эмигранты! — сказал Марилл. — Ведь эти художники тоже были эмигрантами! Их травили, высмеивали, ссылали, часто у них не было крова над головой, они много голодали, современники игнорировали их, они подвергались всяческим издевательствам, мучительно жили, мучительно умирали... Но посмотрите, что они создали! Мировую культуру! Вот это я и хотел вам показать. — Он снял очки и стал тщательно протирать стекла. — Скажите, Рут, что произвело на вас самое сильное впечатление при осмотре картин? — спросил он.
— Ощущение покоя, — не задумываясь ответила
она.
— Покоя? А я думал, вы скажете: ощущение красоты. Впрочем, вы правы — в наши дни покой уже есть красота. Мы это особенно хорошо понимаем. А вы что
скажете, Керн?
— Не знаю, — ответил Керн. — Пожалуй, я хотел бы иметь одну из этих картин и продать ее, чтобы нам было
на что жить.
— Вы идеалист, — улыбнулся Марилл. Керн недоверчиво посмотрел на него.
— Я не шучу, — сказал Марилл.
— Конечно, это глупо. Но теперь зима, и мне хотелось бы купить Рут пальто.