Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в 10 томах (подарочное издание)

... самый закоренелый и нераскаянный убийца все-таки знает, что он преступник, то есть по совести считает, что он нехорошо поступил, хоть и безо всякого раскаяния.

Так как этим троим ( о Ломоносове, Пушкине, Гоголе) до сих пор из всех русских писателей удалось сказать каждому нечто действительно своё, своё собственное, ни у кого не заимствованное, то тем самым эти трое и стали тотчас национальными. Кто из русских людей скажет, напишет или сделает что-нибудь своё, своё неотъемлемое и не заимствованное, тот неминуемо становится национальным, хотя бы он и по- русски плохо говорил.

Дом его поразил меня; похож на кладбище, а ему, кажется, нравится, что, впрочем, понятно: такая полная, непосредственная жизнь, которою он живет, слишком полна сама по себе, чтобы нуждаться в обстановке.

— Сделаю, непременно сделаю, и завтра же нападу на дядю; и я даже рад, и вы так все это хорошо рассказали... Но как это вам, Терентьев, вздумалось всё-таки ко мне обратиться?
— От вашего дяди тут так много зависит, и притом мы, Бахмутов, всегда были врагами, а так как вы человек благородный, то я подумал, что вы враги не откажете, — прибавил я с иронией.

— <...> Ах да, послушайте: если бы вас кто-нибудь вызвал на дуэль, что бы вы сделали? Я еще давеча хотела спросить.
— Да... кто же... меня никто не вызовет на дуэль.
— Ну если бы вызвали? Вы бы очень испугались?
— Я думаю, что я очень... боялся бы.
— Серьёзно? Так вы трус?
— Н-нет; может быть, и нет. Трус тот, кто боится и бежит; а кто боится и не бежит, тот еще не трус, — улыбнулся князь, пообдумав.

<...> потому что она всю жизнь любила и даже влюблена была в своего Ивана Федоровича <...>

• То есть проповедуете спокойствие сытой коровы?